Хрен знат 2

— Смотри мне! — медсестра захлопнула дверь, но тот час же заглянула обратно. — Мальчики, а ну угадайте, у кого сегодня день открытых дверей?

Под перекрёстными взглядами пацанов, под их сдержанные смешки, я выскочил на крыльцо.

— Фух, Сашка, — с чувством сказала бабушка Катя, — как же ты меня напугал! Мне Акимовна что-то из-за калитки талдычит, во двор не идёт, а у меня ватрушки в духовке, выварка на огне. Ещё и собака гавчить под ухом. Одно только и разобрала, что «Сашка в больнице», да «болен неизлечимо». Тут у меня и ум за разум зашёл. Думала, что-то с тобой.

— Да не, — успокоил я, — со мной ничего страшного. Просто желудок остановился. Если к вечеру температуры не будет, завтра уже выпишут.

— Поганое дело желудок, — возразила бабушка Катя, — очень поганое! Так просто не заведёшь.

— Знаю. Дедушка в белом халате на живот локтем давил. До сих пор больно.

— А как ты хотел? Вот только, с чего бы ему останавливаться? Сказала бы, из-за нервов, да откуда им взяться в таком возрасте?

— Доктор сказал, от зелёных яблок и слив.

— Тако-о-е! Все мальчишки едят и только здоровее становятся. Ладно, с этим потом разберёмся. Ты кого показать-то хотел?

— Да Сашка Чаплыгин из нашей палаты не ходит совсем, и насчёт своей смерти шутит. Сейчас попрошу пацанов, чтобы его на улицу вывели.

— Не надо. Сама посмотрю.

— Он там…

— Увижу.

— Туда же…

— Мне можно.

Вот такая она, Екатерина Пимовна, старший продавец в мясном магазине. Все её знают, везде она вхожа. До натуральной бабушки ей правда ещё года четыре. Это я её так по привычке зову. Бывает и так, что при ней срывается с языка. Она не обижается. Самой уже хочется внуков понянчить, да Лёха ещё учится в автодорожном, не до того.

К моему удивлению, Пимовна надолго не задержалась. Вышла буквально через пару минут. Сказала:

— Не вовремя я. Там телефон аж подпрыгивает. Из здравотдела звонят, из горисполкома. Главврач скоро приедет. Не иначе кто-то жалобу написал. Здесь скоро такое начнётся!

— На Чапу хоть посмотрели?

— Потом Сашка, потом. Дома поговорим…

Я со скамейки, на ноги, а она мимо меня, к воротам. Не сказать, чтобы ушла и вроде не убежала, а типа того что ретировалась. Я бы это назвал паническим отступлением, если б не знал, что бабушка Катя никогда и никого не боится.

* * *

После обеда меня вызвала за перегородку Надежда Андреевна — наш лечащий врач. Я её имя и отчество с утра ещё, в почетной грамоте подсмотрел. Вернее, не подсмотрел, а прочитал от первого до последнего слова:

«Райздравотдел и Райком профсоюза медицинских работников награждают зав. фл. Гудыма Надежду Андреевну за образцовое медицинское обслуживание трудящихся, в честь 45-й годовщины Великого Октября. Главный врач района Кнава Л. Л. Председатель РК профсоюза медработников Якушева Е. Ф.»

«Фл», как я понял, это наш филиал, мы с пацанами из нашей палаты — трудящиеся, а Кнава — та самая грозная тётка, которую испугалась бабушка Катя.

Настроение у меня самое благодушное — завтра на выписку. Впереди громадьё планов. Сижу, нянчу под мышкой градусник, рассматриваю почётную грамоту. Там и без текста было на что посмотреть. В центре и наверху чеканный силуэт дедушки Ленина в окружении красных знамён. Их по идее должно быть пятнадцать, по числу союзных республик. А как это нарисовать, чтоб соблюсти симметрию? Стал пересчитывать: слева семь и справа, получается, семь. Ни фига себе, думаю, что за идеологическая диверсия?

И тут Надежда Андреевна оторвалась от бумаг и стала задавать мне вопросы:

— Полных лет?

— Двенадцать.

— Кем тебе приходится Екатерина Пимовна?

— Никем. Просто соседка.

— Мама твоя, где работает?

— Она учительница. Ещё никуда не устроилась.

— А отец?..

Тут-то мне и поплохело. Я старался не ёрзать на стуле, отвечать внятно и чётко, хоть уже пребывал в состоянии близком к панике. Недавнее поведение бабы Кати, ожидаемый визит главврача и сама совокупность вопросов — всё намекало на то, что в больнице случилась нештатная ситуация, а я с какого-то боку к этой беде причастен.

Взрослая суть попыталась подключить логику, и мне стало ещё страшней. Это письмо! Гэбэшники меня вычислили!

Хотелось спрыгнуть со стула и убежать. Куда, для чего? — это без разницы. Лучше бессмысленность действия, чем тягостность ожидания.

Меня переклинило ненадолго. Надежда Андреевна раз или два пыталась что-то сказать. Я это видел, но слов не воспринимал.

— Ты меня слышишь? — послышалось, когда отпустило.

— Слышу, — автоматом ответил я.

— А почему молчишь?

— Извините, задумался.

— Третий раз тебе говорю: дай сюда градусник и отправляйся в палату. Постарайся никого не будить.

Пацаны забрались под одеяла и дружно сопели носами. Как уже успелось заметить, из всей нашей палаты тихий час соблюдал только один Чапа. И то не всегда.