Хрен знат 2

— Копытом, падла, грабы, грабы! А мяч как катился, так и продолжает катиться. Или от него, да прямо в свои ворота. Вот Музыка ржал!

Я себе отчётливо представлял, сколько тот бедный Мишаня получил сракачей, как у него от волнения ноги тряслись, двоилось в глазах. А кто бы на месте его по мячу не промахивался? Это ж какая ответственность: взрослые взяли в команду, да ещё на такую игру! Вспомнил себя на воротах во время дебютного матча и жалко его стало. Спросил:

— Будет хоть толк с пацана?

— Как пуля с говна! — отрезал Валерка и тоненько захихикал, у него получилось почти в рифму.

— Жоха почему не позвали?

— Так кто ж его знал, что ты заболел? Мы сидим около школы, ждём пождём, тебя нет и нет. А Псяня случайно припёрся. Хотел на асфальт посмотреть. Ты долго ещё тут?

— Не знаю, а чё?

— Музыка сам сказал, что это была не игра, а так, тренировка. Неинтересно ему выигрывать в полноги. Ты, говорит, Валерка, ищи игроков посерьёзней. Как найдёшь, скажешь. Мы их тоже проверим на вшивость. Ты понял Санёк? — на вшивость! Это ведь и тебя тоже касается. Ладно, погнали мы. На вот тебе черешни, раз батя от неё отказался. В следующий раз тоже зайдём. Он тут недалеко, в «травме» лежит.

— Что с ним?

— Сотрясение мозга. Вышел ночью с цигаркой из хаты, да и с крыльца навернулся.

— Пьяный, наверное, был?

— А то ж какой! Баба Катя ему прописала самогонку на травах, а он её водочкой запивал. Может хоть сейчас протрезвеет… давай, Санёк, выздоравливай!

— Пока!

За поворотом грунтовки кудрявилась пыль. Гремела далёкая бричка, подрыгивая на ухабах. Валерка по ходу кренился на правый борт. Точь-в-точь, как его сын, которого я увижу единственный раз из салона «Тойоты» и опознаю по этой походке. Сасик то отставал, то забегал вперёд, чтобы пнуть подвернувшийся под ногу, идеально круглый голыш.

— Денисов, туда нельзя! — процедурная медсестра погрозила мне пальцем и показала градусник.

Всё ясно. Пора мерить температуру и пить что прописал врач…

Чапа спал на спине. Над щёточкой редких ресниц полукружья опущенных век с едва различимой сеточкой капилляров. Дыхание ровное. Будто бы этот пацан не болен, а просто устал. Показать бы его бабушке Кате.

После утренних процедур и сдачи анализов, меня принимала за выгородкой тётка врачиха. Пощупала мой живот, спросила, как часто я хожу в туалет, внесла показания в температурную карту и внятно сказала, глядя поверх моей головы:

— Если к вечеру ухудшений не будет, не вижу причин держать его в стационаре. Рекомендую диету и никаких недозрелых яблок и слив. Мне кажется, это и есть основная причина недомогания.

— Спасибо вам, доктор!

Мамка так неожиданно появилась и замкнула на себя разговор, что я растерялся. Стою, не знаю что делать. И её хочется обнять, и в присутствии врача неудобно.

«Иди, малыш, выздоравливай!» прозвучало как «не мешай». Ни фига себе! Уж кем-кем, а малышом меня в этом времени никто ещё не называл.

— Иди, — подтвердила мать, — там бабушка ждёт.

— Горюшко ж ты моё! — запричитала Елена Акимовна. — Да как же ты это так?

Что я, и что как остаётся за скобками, но кругом виноват. Все бабушки одинаковы. Когда они плачут, краснеют глаза, а слёзы сочатся как будто бы из морщин. В слезах они знают меру, больше одного носового платочка с собой не берут. А пока плачут, всегда успевают задать целую кучу вопросов: «Ел ли то, что в прошлый раз положила?»; «Всё ли съел?»; «Вкусно или невкусно?» и «Что принести в следующий раз?»

— Не надо ничего, ба. Меня завтра выписывают. Ты попросила бы лучше Екатерину Пимовну, чтобы сюда пришла. Тут пацанчик один сильно болеет. Говорят, что неизлечимо…

— Не вумничай, до завтрева десять раз успеешь проголодаться. На-ка вот, поставь в тумбочку. Там закваска и плов с курочкой. В коробке котлеты (баба Паша передала) и китайские огурцы (Анька из Натырбова привезла). Да смотри, конфеты сразу не ешь, аппетит не перебивай!

Дед сидит на скамейке. Тросточка с чёрной эбонитовой ручкой зажата между колен. Он её почему-то зовёт костылём. Поймав мой вопросительный взгляд, пожимает плечами: терпи, мол, женщины это стихия.

Мамка была в босоножках и плотных носках телесного цвета. Это я точно заметил, пробегая туда и обратно. «Чем слово наше отзовётся?» — если его подхватит Елена Акимовна, то обязательно действием. Не снимать мамке царского пятака пока она не одобрит!

Чапы в палате не было. Наверное, пошёл в туалет. Вернее, не сам пошел. Обычно его сопровождали старшие пацаны. Сейчас там дежурил Вовка Дядюра. Стоял со скучным лицом, краснея ушами, и почему-то жутко стеснялся моей мамки.

— Хорошо, в половине десятого, — сказала она. — На всякий случай, возьмём одежду.

Когда мы вышли на улицу, полку посетителей прибыло. Рядом с дедом сидел Витька Григорьев и выслушивал комплименты. Вот, типа того, какой хороший товарищ, пришёл навестить заболевшего одноклассника. А тот в ответ только мычит да сопаткою шмыгает. Конфета во рту. Судя по обёртке в руке, «Золотой ключик».