Хрен знат 2

— Кажется Ольгу Фокину, или Людмилу Щипахину. Кого-то из них, — выдавил я, с трудом шевеля пересыхающими губами. И спросил, — Можно воды?

— … Пожалуйста…

Я бережно принял гранёный стакан и выцедил содержимое, не чувствуя ни вкуса ни запаха.

Щеку Евгения Титаренко наискось перечеркнула конвульсия, веко дёрнулось, губы сомкнулись в нить.

— Я в туалет, — коротко бросил он, с грохотом отодвинул стул и устремился к выходу, пряча сжатые кулаки в карманах модного пиджака. Чуть Витьку не сшиб с ног.

— Ну-с, молодой человек, — Кассиль поднял глаза и взглянул на меня сквозь толстые стёкла квадратных очков. — Время идёт, а обсуждать пока нечего. Если коллеги не возражают, я попросил бы вас ещё что-нибудь прочесть. Только, пожалуйста, не волнуйтесь, в нашем графине мало воды.

Вот и хрен его знает, то ли человек шутит, то ли и правда видит во мне взрослого. А чувства в душе, как в желудке после гороховой каши: и радость, и стыд, и тревога. Дёрнул же чёрт связаться с этим Евгением Титаренко! Что он сейчас будет делать? Нарежется водки и будет звонить Горбачёву, или сразу помчится стучать в КГБ, пока люди из зала не разошлись?

А, — думаю, — была, не была! С чего оно началось, пусть тем и закончится. И прочитал стишок, что Ивану Кирилловичу письмом высылал. Хоть он его для печати забраковал. Ну, тот, помните?

Красный отблеск за горами,

Красной сделалась река,

Будто сабельные шрамы

На щеке у казака.

Вечереет. Пыль по спицы.

Чуть поскрипывает ось —

От станицы до станицы

Тихо движется обоз.

Ночь. Костер. Нехитрый ужин.

Конь храпит и путы рвет.

То ли шмель мохнатый кружит?

То ли пуля жалит влет?

Снова в путь. Погасло пламя.

Колея лежит в стерне…

В клетках мозга бьется память

О казачьей старине.

Маринист Кабаков поднял чёрную бровь, она у него в пол лица, и ничего не сказал. Тем и закончилось это «приветствие пионеров».

Лев Абрамович, правда, фамилию-имя в блокнотик свой записал. Мол, «будешь поступать в литинститут, напомни, моё слово там не последнее». А что толку? Годика через три не станет Кассиля — от инфаркта книгами не отпишешься…

Вернулся я на своё место. Витёк и давай об меня свой локоть полировать:

— Законно Санёк! Ты, прям, как настоящий!

Иван Кириллович морщится:

— Зря ты про казаков. Нашёл время! Другому бы это с рук не сошло!

А Кронид Александрович:

— Так их! Пусть слушают!

Поладили они с главным редактором, пока я в отлучке был.

Вопросы из зала были заданы мэтрам сельскими лириками. Но касались они, как ни странно, дел меркантильных. Как поступить в литинститут, или издать сборник. Были и совсем неожиданные: где найти хорошего композитора, «который напишет музыку к песне и не испортит стихи». Кто-то даже спросил, какая у поэтов получка.

Вот тебе и взрослые люди! Мне, пацану, ясно как божий день: стихами на хлеб не заработаешь. Особенно в сельской местности. Не будут же тебя каждый день в краевых газетах печатать? Раз в месяц — это уже за счастье. Поэзия хорошо, а профессия лучше. Хотите пример? Да вот они все, в президиуме сидят.

Марк Кабаков — офицер ВМФ, служит на Северном флоте.

Лев Кассиль — председатель комиссии по детской литературе при Союзе писателей, ведёт семинары в лит. институте.

Евгений Агранович здесь оказался случайно, приглашён, так сказать, для количества. Он сам по себе. Пишет исключительно для души и не лезет в профессиональные литераторы. Занял свою нишу на киностудии имени Горького. Переводит на русский иностранные фильмы, сочиняет сценарии мультиков. Его, по большому счёту, не знает никто. Спроси сейчас у любого, сидящего в зале, кто такой Агранович? — никто не ответит. А напой ему «Пыль», «Любку», «Солдата из Алабамы», или ту же «Одессу-маму» — подхватит на раз. В общем, Евгений Данилович — это такой неизвестный автор самых известных песен.

Ну и, собственно, Лев Куклин. В большей степени исключение, чем правило. Если сказать непредвзято, труженик, эрудит, Первые десять лет отработал геологом. С тех пор «чемоданная жизнь» для него в привычку. Профессиональный командировочный. Где можно срубить копейку — там он. Берётся за всё, печатается везде, куда б ни приехал: проза, поэзия, критика, сценарии к фильмам, оперные либретто. Но для того, чтобы зарабатывать столько же, нужно быть Львом Куклиным.

А Титаренко… что Титаренко? Потенциал огромен, реализация пять процентов. Если б его так топорно не опекали, не втискивали в жёсткие рамки человека семьи, перебесился бы, взялся за ум. Пил-то он не больше других. Глядишь, и случился бы в СССР ещё один мощный писатель…

А сборник издать долгая песня: семьсот поэтических строк! Где их столько набрать, если стихи не пишутся, а сами приходят, когда захотят.

С другой стороны хорошо, что вопросов серьёзных не слышно. Быстрей семинар закончится. Гайну я отсюда домой — и шукайте с ментами. Разбирайтесь как можете, кто письмо подмётное написал.

Везёт мне сегодня. Крепко везёт. Вон, Марк Владимирович, хотел утопить, да нарвался на домашнюю заготовку. Настолько коварна эта любовь, что рифму к ней фигу с дрыгой придумаешь. А я как-то взял, да поставил перед собой задачу: разбиться, но отыскать…