Христа распинают вновь

Он больше не мог сдержать слез; но затем взял себя в руки и вскочил.

— Как-нибудь ночью я спущусь с горы и подожгу его дом! Да, подожгу, клянусь Христом! — закричал он.

— Мы спустимся все вместе, Яннакос, — сказал священник. — Не торопись. Все вместе!

— А что, наш час уже настал? — пылко спросил Яннакос.

— Скоро настанет! Поэтому я приказываю: с завтрашнего дня все женщины и дети начнут учиться метать из пращи. Мы должны быть готовы!

Он направился к выходу.

— На сегодня хватит, дети мои, — сказал он. — Страшным ядом напоили нас сегодня люди. Хватит! Пора спать, сон заживляет раны… чтобы завтра нам нанесли другие!.. Пойдем со мной, Яннакос, ты будешь сегодня гостем в моей бедной келье. Добро пожаловать!

Яннакос вскинул на плечи свой узел и пошел за священником. Михелис и Манольос остались вдвоем. Михелис взял руку своего друга.

— Говори! — прошептал он.

Манольос вынул из котомки девичью косынку.

— Марьори передала тебе привет.

Михелис схватил страшный подарок. Как только он его ощупал, руки у него задрожали, он все понял. Наклонился над пышными косами, спрятал в них свое лицо, начал плакать и целовать их.

Потом поднял голову.

— Умирает? — спросил он.

Манольос не ответил.

Пока друзья вели на Саракине такие разговоры, учитель стиснув зубы направился к брату — к попу Григорису. Слова Михелиса устыдили и в то же время подбодрили его. Он расхрабрился и впервые в своей жизни решился поспорить с братом.

Когда учитель вошел к попу, тот сидел за столом. Он хорошо поел, — обед был вкусный, вина много, — закурил сигарету и с удовольствием вдыхал ее дым. Ага вчера сообщил попу, что исполнил его желание: прогнал саракинцев и сам, лично, опечатал дом Патриархеаса. Теперь настала очередь попа исполнить желание Ибрагимчика. Поп долго и упорно размышлял об этом, но никак не мог подобрать девушку, которую можно было бы отвести в конак без скандала. И как раз сегодня, покуривая сигарету, он нашел ее, и на душе у него сразу стало легко.

— Так оно и есть! — пробормотал поп, наполняя свой стакан вином; — Бог меня озарил! Девушка она хорошая и такого поведения, что никакого шума не произойдет. Ага будет доволен и станет на нашу сторону. Слава тебе, господи!

Как раз в это время и вошел учитель.

— Здравствуй, Николис, — сказал поп, даже не пошевелившись. — Откуда ты пришел? Ты весь в грязи.

— С Саракины! — собрав все свое мужество, ответил учитель.

Поп подскочил на стуле.

— Что же ты делал в их проклятом осином гнезде?

Разве ты не знаешь, что Саракина и Ликовриси на ножах?

«Держись, учитель! — сказал про себя Хаджи-Николис. — Вот сейчас ты сможешь показать себя! Докажешь, что ты достойный потомок Александра Македонского!»

— Я ходил к Михелису, — сказал он, — я хотел лично убедиться, сумасшедший он или нет.

— А! — закричал поп. — Ты хотел убедиться! Ну и что же?

— Я целый час беседовал с ним о разных вещах. О многом мы говорили…

— Ну? Ну?

— Он совершенно нормален.

Поп вскочил.

— Знай свое место, учитель, — крикнул он, — и не суй нос не в свои дела! Разве я велел тебе идти туда? Зачем же ты пошел?

— Все это так угнетало мою душу… прошептал учитель. — Я подозревал, что это несправедливо…

— Ты еще будешь учить меня, что справедливо и что несправедливо? Михелис — сумасшедший, вот что справедливо!

— Но он не сумасшедший… — осмелился сказать учитель.

— Я тебе говорю — сумасшедший! Ты не видишь дальше своего носа, дальше отдельных людей, а меня не интересуют отдельные люди, — я забочусь об общем благе. Я вождь народа! Ты понял, учитель?

Учитель молчал.

— Если поступают несправедливо по отношению к отдельной личности и от этого выигрывает все общество, то тогда справедливо поступить с ней несправедливо! Но где уж понять это твоему слабому разуму!

Поп остановился перед учителем, который слушал, опустив голову.

— Если тебя спросят, так и отвечай, а если не можешь, то молчи!

— Я буду молчать, — сказал учитель и встал, — но про себя…

Поп саркастически засмеялся:

— Про себя думай что хочешь, меня это абсолютно не беспокоит, про себя ты волен думать что угодно, но вслух — будь осторожен!

Затем голос попа смягчился.

— Мы братья, Николис, — сказал он, — и мы должны быть перед людьми одного мнения — моего… Ты понял?

Учитель хотел было крикнуть: «До каких же пор? У меня тоже есть свой ум и собственное мнение, я не согласен с тобой, не подпишусь я под этим несправедливым делом! Я выйду на площадь и поведаю людям правду!» Но вместо этого он направился к двери, промолвив:

— Спокойной ночи!

— Ну и потеха! — пробормотал поп, осушив стакан с вином. — Собственное мнение, говорит, есть у его милости!

Он сложил салфетку, перекрестился, возблагодарил бога, который посылает людям так много еды и питья, и отправился спать.

— Завтра рано утром, — сказал он громко, — я позову Марфу.