Христа распинают вновь

— В добрый путь, Яннакос, и хорошей торговли!

Они расстались, но через некоторое время издалека снова послышался грохочущий, как колокол, голос деда Христофиса:

— Ну и безбожник! Лекарство это, негодяй, изобрел бог тысячи лет тому назад и отдал его Адаму!

И он так громко расхохотался, что эхо прокатилось по склону горы.

Манольос еще издалека заметил Яннакоса, поднимавшегося в гору со своим осликом. У него сжалось сердце, и он встал. «Манольос, — сказал он сам себе, — мучение начинается. Держись, брат!»

На минуту ему показалось, что лучше войти в сарай и спрятаться в самом темном углу — он не хотел показываться людям при ярком свете в таком виде. «Только сатана, — прошептал он, — только сатана может быть таким безобразным!» Его губы распухли, и он почти не мог говорить.

Яннакос поднимался в гору и тихо напевал… Старик Христофис очень развеселил его; еще он радовался тому, что увидит Манольоса и помирится с ним. Ссора тяготила его душу — он хотел успокоиться…

Манольос стоял, ярко освещенный полуденным солнцем, сердце его громко стучало. Ему вспомнились губы Христа, сжатые как бы от сильной боли — и он тоже со всей силой сжимал свои губы. «Привыкну, — подумал он, — вначале это трудно, но понемногу привыкну… Помоги мне, господи!»

Тихая песня Яннакоса звучала все ближе и ближе. И вдруг послышался радостный, торжественный призыв дудки. Яннакос остановился на скале и трубил, чтобы известить дорогого друга о своем приходе.

«Сейчас он покажется, — подумал Манольос, — сейчас он меня увидит! Держись, сердце!»

— Эй, Манольос, Манольос, — послышался радостный голос, — выходи!

— Здесь я! — ответил Манольос как можно более громким голосом — и вышел.

Поднял Яннакос глаза, распростер руки, но, увидев друга, остановился, раскрыв рот от неожиданности. Не веря своим глазам, протер их. Потом подошел поближе, пригляделся и закричал:

— Манольос, Манольос, что с тобой?

Ему захотелось заключить друга в объятия, но он испугался и отошел в сторону.

— Яннакос, — тихо промолвил Манольос, — если не можешь выдержать, возвращайся обратно.

Сказал и направился в кошару, чтобы Яннакос не видел его лица.

Привязав ослика к каменному дубу, Яннакос медленно пошел к кошаре. Манольос услышал его приближающиеся шаги.

— Яннакос, — повторил он снова, не поворачивая головы, — если не можешь вытерпеть, уходи обратно.

— Могу, могу… — ответил Яннакос, — могу, не уходи!

Манольос перешагнул порог сарая, закрыл окошко и забился в темный угол. «Я выдержал, — подумал он, — слава тебе, господи!» Яннакос задержался на пороге. Снял шапку, вытер пот. Некоторое время молчал.

— Что с тобой случилось, Манольос? — спросил он наконец, опустив глаза.

— Ничего, — ответил Манольос.

— Как ничего? — крикнул Яннакос. — Дьявол прилип к твоему лицу, Манольос, дьявол! Это не ты!

— Это я, — тихо ответил Манольос. — Никогда я не был таким настоящим.

Помолчал.

— Никогда! Никогда! — повторил он, вытирая платком лицо, с которого сочился гной.

— Дьявол, говорю, прилип к тебе! — снова крикнул Яннакос, борясь со своим страхом. — Я смотрю на тебя и боюсь… Вставай, садись на моего ослика, поедем в село.

— Что мне делать в селе? Мне и тут хорошо.

— Пойдешь к попу Григорису, он над тобой прочтет тайные молитвы и изгонит дьявола!

— Одна просьба у меня к тебе, Яннакос: никому ничего не говори.

— Я об этом скажу только попу, Манольос. А если тебе стыдно пойти в село, я попрошу его прийти сюда, пусть тут прочтет молитвы.

— Нет, нет! — испуганно закричал Манольос и вскочил. — Пусть останется эта болезнь на моем лице, Яннакос, я должен хворать…

— Я не понимаю, — крикнул Яннакос и привстал. — Почему ты должен?

— Чтобы спасти себя, Яннакос; иначе мне спасения нет… Ты так не смотри на меня, я не могу тебе объяснить.

— Это тайна?

— Только бог знает, — ответил Манольос, успокоившись, и снова уселся в углу. — Только бог и я; так надо.

— А если это дьявол? — грустно сказал Яннакос.

— Это дьявол, Яннакос, правильно ты говоришь. Дьявол во мне сидит; слава тебе, господи, иначе я пропал бы…

— Не понимаю, не понимаю! — снова крикнул Яннакос в отчаянии.

— И я не понимал, Яннакос, вначале… Но потом понял. Я был в отчаянье, теперь успокоился. И не только успокоился. Я воздеваю руки и славлю бога.

— Ты святой… — прошептал Яннакос, и внезапно его охватило чувство благоговения.

— Грешник я, большой грешник, — протестовал Манольос, — но бог милостив.

Они замолкли. Вдалеке звенели колокольчики стада, слышался лай собак. Солнце садилось, в сарай вползли голубые тени. Ослик, заскучавший без своего товарища, заревел негромко, просительно, призывно.

— А есть ты можешь? — тихо спросил Яннакос.

— Молоко пью через соломинку.

— У тебя ничего не болит?

— Ничего, ничего… Иди с богом, Яннакос, хватит! И дай мне слово, что никому ничего не скажешь… Я должен — слышишь, дорогой Яннакос? — должен здесь бороться совсем один.

— С дьяволом?

— С дьяволом.

— А если он тебя одолеет?

— Не одолеет, не бойся! Со мной бог.

— Ты святой… — снова прошептал Яннакос. — Тебе не нужна ничья помощь… Будь здоров, но знай, что я снова приду навестить тебя.

— Если ты можешь выдержать, Яннакос…