Одни восхищаются уникальной историей церкви на протяжении 2000 лет. Другие видят в ней ослабление и капитуляцию перед историей. Одни восхваляют эффективную всемирную организацию, укорененную на небольшом пространстве, насчитывающую сотни миллионов членов и обладающую строго упорядоченной иерархией. Другие видят в этой эффективной организации функционирующий с помощью мирских средств аппарат власти; во внушительных цифрах христианских масс — поверхностное и сущностно бедное традиционное христианство; в прекрасно упорядоченной иерархии — стремящихся к господству и роскоши административных функционеров. Одни прославляют величественно–торжественную литургию, укорененную в традиции, глубоко продуманную богословскую вероучительную систему, великие мировые культурные достижения в созидании и формировании западного христианского мира. Другие же видят в этой богослужебной торжественности застывший в средневековой барочной традиции неевангельский внешний ритуализм; в ясной единообразной вероучительной системе — жестко авторитарное, манипулирующее унаследованными оболочками терминов, неисторическое, небиблейское схоластическое богословие; в западных культурных успехах — обмирщение и уклонение от своей истинной задачи… Почитателям церковной мудрости, власти и успеха, церковного блеска, влияния и престижа противники церкви напоминают о преследованиях иудеев и крестовых походах, процессах над еретиками и сожжении ведьм, о колониализме и религиозных войнах, о ложных осуждениях людей и неправильных решениях проблем, о тесной связи церкви с определенными общественными, правительственными и идеологическими системами, о ее частой несостоятельности в вопросах рабства, войны, положения женщин, в социальном вопросе, в научных вопросах, например эволюционная теория, или в ряде исторических вопросов…
Может быть, все это — слишком часто цитировавшиеся ошибки прошлого, которые к тому же следует «понимать в контексте эпохи»? Но разве это лишь жалобы на прошлое — все то, что нобелевский лауреат Генрих Белль высказывал в адрес Католической церкви, а Александр Солженицын — в адрес Русской православной церкви? Не лучше ли такая критика, чем часто полное отсутствие интереса, который многие христиане, особенно протестанты, проявляют к своим церквам?
Сколько упреков в адрес церкви исходит от ученых и врачей, психологов и социологов, журналистов и политиков, рабочих и интеллектуалов, церковно практикующих и не практикующих, молодых и пожилых, мужчин и женщин против плохих проповедей, скучного богослужения, отталкивающего благочестия, безынтеллектуальной традиции. Против авторитарной, непонятной догматики и далекой от жизни мелочно–казуистической морали. Против оппортунизма и нетолерантности, законничества и высокомерия церковных функционеров и богословов на всех ступенях, против недостатка творческих людей в церкви и скучной заурядности. Против разнообразных союзов с власть имущими и пренебрежения презираемых, уничиженных, подавленных, эксплуатируемых, против религии как опиума для народа, против занимающегося самим собой, раздробленного в себе христианства, разделенной экумены…
Не являются ли для многих церкви, эти институционализированные носительницы христианства, в которых изначальный огонь Духа кажется потухшим и которые боятся новых экспериментов и опытов, несмотря на все разговоры о реформах и обновлении, безнадежно отставшими субкультурами и организациями, живущими в прошлом и не знающими нужды нашего времени? Кто здесь