Христианство. Настоящее

А сегодня православные нередко приходят на литургию (само это слово переводится с греческого как «общее делание»!) за удовлетворением личных религиозных потребностей, не более того. Не похоже ли это на проблему коринфян?

Но вернемся к нашей всенощной. Конечно, проблема в нехватке времени и усталости, но далеко не только в них. Попасть на литургию они мешают куда меньшему количеству людей. Ведь Евхаристия ощущается как самый центр христианской жизни, без нее никуда, а вот «выстаивать» пусть даже самые уставные богослужения, понимая в них разве что отдельные слова…

Я бы сформулировал вопрос о всенощной иначе: а что делать, чтобы всенощная, или лучше вечерня вечером и утреня утром, становились частью этого общего делания, были бы подлинным местом, где собирается народ Божий, чтобы по возможности приготовиться к участию в вечере Господней?

Вот лишь одна догадка. Смысловой центр утрени – канон, каждый раз разный, а в некоторые дни соединяются по два-три канона. Каноны составлялись в то время, когда большинство верующих было неграмотно, а книги были редки и дороги. И вот канон был, по сути, такой богословской лекцией в поэтической форме, из которой молящиеся могли узнать основной смысл наступающего праздника.

Сегодня, если они хотят не «выстаивать» канон на полупонятном языке, а действительно уловить его смысл, им нужно сначала его прочитать, желательно с комментариями. Грамотность теперь поголовная, книги доступны, всё выложено в Сеть. Ситуация изменилась, и прежнее средство перестало достигать той цели, для которой было создано. Напротив, оно стало превращаться в цель, для достижения которой нужны новые средства.

Здесь приведу небольшую историческую справку. Канон как богослужебный жанр возник только в VII веке. То есть множество великих Отцов и Учителей Церкви за всю свою жизнь не слушали на утрени ни одного канона! А что же было вместо них? Да много чего, например, кондаки – так называлась не одна строфа, подобная тропарю, как сегодня, а целая поэма, в которой описывались (как правило, в драматической форме) основные события наступающего праздника – очень удобно для людей, не обремененных богословским образованием. И казалось бы, отчего не вернуть кондаки в богослужение сегодня, прежде всего прекрасные творения св. Романа Сладкопевца?

В нашей гимнографической и литургической традиции есть множество сокровищ, известных только узким специалистам в этой области. У нас есть явная потребность в том, чтобы просвещать народ и привлекать его к участию в богослужении. И у нас, очевидно, есть возможность это делать, подходя к службе не как к застывшей навсегда форме, но как к жизни церкви – народа Божьего.

14. Исповедь и чувство вины

«Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» – с этого призыва начинается евангельская Весть (Мф. 3:2). Легко сказать, а вот как это сделать? Но сначала – зарисовки из собственной жизни.

Мне лет восемнадцать, я прихожу на одну из первых в жизни исповедей. Всё очень серьезно и торжественно, я зачитываю по памяти список (очень краткий) своих грехов, от которых конечно же я обязательно через год-два избавлюсь и стану святым. Батюшка слушает с чувством и остро реагирует: «Грех, грех! Не смей! Вот если бы по дороге сюда под машину попал – прямо бы в ад! Прямо в ад!» И я вдруг задумываюсь, так ли это всё механистично, да и каковы вообще мои перспективы, если я пока еще иногда грешу, а на исповедь выбираюсь в лучшем случае раз в неделю. Разве что попасть под машину сразу после исповеди?

Мне лет тридцать, я зачитываю по памяти список, который с тех пор едва ли сократился – скорее вырос за счет совсем других вещей, которых я тогда не замечал или не придавал им значения. Священник внимательно выслушал его и спросил: «Скажи, какой свой грех ты считаешь самым главным?» Я ответил, ведь «градация» была мне прекрасно известна. «Нет, – улыбнулся он, – отсутствие любви намного хуже». В моем списке такого даже не было, а в жизни – через край.

И в эти же примерно годы стою перед аналоем и сомневаюсь: услышит ли меня вот этот, впервые увиденный мной священник? Поймет ли? Готов ли я ему довериться? И, подойдя, вместо привычного «батюшка, я согрешил…» говорю: «Господи, грешен пред Тобой…»

Только ленивый в последнее время не отметил: исповедь часто превращается в допуск к причастию, она формальна, да и не выходит всерьез каяться раз в неделю или даже раз в месяц, если всё одно и то же вот уже который год. Словно бы напоминаешь Богу: да, человек я несовершенный и сам о себе это знаю. А Он что, не в курсе?

Но я сейчас вот о чем: об исповеди и чувстве вины. И для начала – еще две истории. Деревенский храм в середине девяностых, воскресная литургия, перед ее началом – общая исповедь с подробным перечислением грехов. Священник долго и с чувством говорит об абортах, прихожанки крестятся: «Грешна, прости Господи». Только ведь они за редчайшим исключением – пенсионерки, этот грех они могли совершить десятилетия назад, и с тех пор вспоминают его перед каждой литургией. Не верят, что прощены?