Христос остановился в Эболи

У меня остались книги, лекарства и советы, и все это тотчас пригодилось мне. Дело в том, что самые различные болезни, не говоря уже о заразных, возникают периодически. Бывают недели, когда никто не болеет или болеет очень легко; но если возникает какой-нибудь более серьезный случай, можно быть уверенным, что вскоре появятся и другие. Одна из таких эпидемий, первая после моего приезда, началась, как только уехала сестра; целый ряд трудных и опасных заболеваний напугал меня. Впрочем, все болезни в этих местах всегда носят очень бурный и опасный характер, отличный от того, что я привык видеть в хорошо оборудованной университетской клинике в Турине. Хроническая ли анемия старых маляриков, или истощение, или слабая сопротивляемость организма этих пассивных и покорных людей, но с первого же дня болезнь принимала бурный характер, на лицах больных появлялись тревожные признаки агонии. И меня всегда удивляло, когда состояние этих больных, которых каждый хороший врач счел бы погибшими, улучшалось и они выздоравливали от самого элементарного лечения. Казалось, что мне сопутствует странная удача.

Я побывал в эти дни также у настоятеля. У него было кишечное кровотечение, но этот мизантроп не говорил ничего и продолжал расхаживать по поселку, не думая лечиться. Это дон Козимино, почтовый ангел, единственное доверенное лицо старика, в почтовой конторе которого он проводил целые часы, читая ему свои эпиграммы, просил меня зайти к настоятелю под предлогом визита вежливости и посмотреть, нельзя ли чем-нибудь помочь ему.

Дон Трайелла жил с матерью в большой комнате, похожей на пещеру, в темном переулке недалеко от церкви. Когда я вошел к нему, он сидел с матерью за столом без скатерти и ел; у них на двоих была одна тарелка и один-единственный стакан. Тарелка была наполнена плохо сваренной белой Фасолью в этом и заключался весь обед: мать и сын по очереди брали ее с тарелки старыми оловянными вилками. В глубине пещеры стояли две одинаковые, как близнецы, еще не убранные кровати, принадлежавшие дону Джузеппе и старухе. Кровати были отделены зеленой рваной занавеской. У стены в беспорядке валялась большая куча книг, на которой сидели куры. По комнате, не убиравшейся бог знает с какого времени, бегало и летало еще много кур; от вони курятника перехватывало дыхание. Настоятель, чувствовавший ко мне симпатию и включавший меня вместе с доном Козимино в число немногих людей, с которыми можно разговаривать, так как они не являются его врагами, встретил меня с радостной улыбкой на осунувшемся страдальческом лице. Он представил мне свою мать и просил извинить ее за то, что она не отвечала на мое приветствие: она vetula et infirma[25]. Он тотчас же предложил мне стакан вина, и, чтобы не обидеть его, я должен был выпить из того единственного стакана, который служил ему и его матери уже годы и никогда не мылся, насколько я мог заметить по черному жирному осадку, покрывавшему его стенки. У дона Трайелла не было слуг, и он теперь так привык к этой постоянной грязи, что не обращал на нее внимания. Мы поговорили о его болезнях, и тут он заметил, что я с любопытством смотрю на кучу книг, и сказал мне:

— Что вы хотите? В этих местах не думают о чтении. У меня были хорошие книги, вы видите? Здесь есть редкие издания. Когда я приехал сюда, мерзавцы, которые несли книги, назло мне перепачкали их в смоле. У меня пропало желание открывать их, и я оставил книги на земле; здесь они и лежат много лет.

Я подошел к куче; книги были покрыты слоем пыли и куриным пометом; тут и там на кожаных переплетах действительно виднелись пятна смолы — память о давнем покушении. Я вытащил наудачу несколько книг: это были старые тома семнадцатого века по теологии, казуистике, жития святых и отцов церкви, латинские поэты. Вероятно, когда-то, прежде чем превратиться в насест для кур, это была хорошая библиотека культурного и любознательного священника. Среди книг виднелись измятые и запачканные брошюрки, исторические и апологические исследования о святом Калохеро де Авила, труды самого дона Трайелла.

— Это мало известный испанский святой, — объяснил мне настоятель. — Я когда-то рисовал и картины temporibus illis[26], которые изображали различные эпизоды политического характера из его жизни.

Я настоял, чтобы он мне показал их, и он решился вытащить картины из-под кровати, откуда, как он сказал, он не вынимал их со дня своего приезда. Это были темперы[27] в народном вкусе, но не лишенные выразительности, с большим числом крохотных изящных фигурок, картины композиции, изображавшие рождение, жизнь, чудеса, смерть и славу святого. Из-под постели были вынуты и статуэтки, тоже его работы, раскрашенные маленькие ангелы и причудливые святые из дерева и терракоты, сделанные легко и грациозно в духе ясель неаполитанских мастеров семнадцатого века. Я поздравил себя с неожиданным коллегой.

— Я ничего больше не сделал с тех пор, как приехал сюда, in partibus infidelium[28], чтобы дать, как говорится, святые дары святой матери церкви еретикам, ничего не желающим знать об этом.