Христос остановился в Эболи

В этом живом окружении я проводил часы, охраняемый ночью ангелами, а днем колдовством Джулии. Я лечил больных, рисовал, читал, писал, и мое одиночество разделяли духи и животные. Я старался держаться по возможности дальше от интриг и страстей синьоров, оставаясь почти весь день дома. Но я встречал их всегда по утрам, когда ходил отмечаться в муниципалитет и проходил под балконом школы, где сидел дон Луиджино, дымя папиросой и держа палки в руке, и после завтрака, когда шел пить кофе к доктору Милилло, и непременно вечером на общем сборище, когда прибывали письма и газеты. Так, однообразно, прошел октябрь; пришли первые холода и дожди. Но пейзаж не стал зеленее, он был все тот же мертвенный, беловато-желтоватый. В хорошие дни я нередко выходил рисовать, но больше работал дома, в студии или на террасе. Я нарисовал много натюрмортов и заставлял позировать мальчишек, которые стали частенько наведываться ко мне и целыми днями бродили по моему дому. Мне хотелось написать еще портреты крестьян, но мужчинам надо было работать в поле, а женщины избегали позировать, хотя и были польщены моими просьбами. Даже Джулия, когда я просил ее позировать мне, никогда не находила времени; и я понял, что была какая-то тайная причина, запрещавшая ей это. Джулия смотрела на меня как на своего хозяина и не отказывала мне ни в чем, часто даже с крайней непосредственностью старалась оказывать мне услуги, которых я никогда не думал просить у нее. Я выписал из Бари ушат из оцинкованного железа, чтобы принимать ванну; по утрам я вносил его к себе в комнату и купался в нем, закрыв дверь в кухню, где Джулия со своим ребенком занималась хозяйством. Это казалось ей очень странным, и однажды утром она открыла дверь и, ничуть не смущаясь тем, что я голый, спросила, как это я могу мыться и никто не намыливает мне спину и не помогает вытереться. Не знаю привыкла ли она помогать священнику, или это была старинная традиция, восходившая к гомеровским временам, когда женщины обмывали воинов и натирали их благовонными маслами, но, во всяком случае, с этого момента я уже не мог избежать того, чтобы ее грубые, крепкие пальцы не намылили и не растерли мою спину. Ведьма удивлялась также, что я не пытаюсь вступить с ней в любовные отношения.

— Ты хорошо сложен, — говорила она мне, — у тебя нет никаких недостатков.

Но привыкшая в этом отношении держаться с животной пассивностью, она не настаивала, ничего больше не говорила, проявляя уважение к моей холодности, которая, конечно, должна была иметь свои таинственные причины. Самое большее, что она себе позволяла, это хвалить мои достоинства.

— Какой ты красивый, — говорила она, — какой толстый, красивый.

Полнота — это здесь первый признак красоты, как в странах Востока, может быть потому, что истощенные крестьяне не могут стать полными, для этого нужно быть синьором и власть имущим.