Христос остановился в Эболи

Я долго оставался там, пока не начало темнеть и не упало несколько капель дождя. Я торопливо спустился в гостиницу. Там уже собрался народ, ожидавший ужина, — проезжие возчики, бродячие торговцы и Паппоне. Еще с улицы услышал я заглушающий все голоса апулийский рев Приско и неаполитанские крики Паппоне; они как всегда, шутки ради, разыгрывали ссору. Паппоне был торговец фруктами в Баньоли; он часто заезжал по делам в Грассано, где можно найти превосходные груши; я познакомился с ним летом. Это был большой друг Приско, и они обычно, в знак взаимной симпатии, не переставая обменивались бранными словами. Паппоне кричал ему: «Ну, плавающее дерьмо!» — а Приско отвечал ему: «Дрянь в шелухе! Вонючка!»— и, начав с этого, они продолжали в том же духе, громко крича, бросая угрожающие взгляды и смеясь. Паппоне, бывший монах, был толстый, кругленький, прожорливый и в своем роде очень остроумный мужчина. Он был на редкость искусным поваром и, отстранив от печки синьору Приско, сам готовил к макаронам соус по-матросски, которым он всегда угощал меня; действительно, этот соус был самый вкусный из всех, какие мне когда-либо доводилось пробовать. Однако еще лучше он рассказывал самые необычайные истории, сопровождая их выразительнейшей мимикой. Но, увы, его рассказы были до такой степени непристойны, по-монашески порнографичны, что я не могу передать здесь ни одного из них, даже рассказанный за столом в этот вечер, хотя он был, может быть, самым невинным из всех, которые я от него слышал.

Наконец, я мог поужинать в компании. Это меня радовало, мне казалось, что я снова свободный человек. В те времена я до такой степени не любил сидеть один за столом, что предпочитал одиночеству какого угодно незнакомого сотрапезника. Скромнейший ужин мне показался роскошным, а рассказ Паппоне гораздо более остроумным, чем самые знаменитые и скучнейшие новеллы Фиренцуолы[50]. Мы ели, а Приско со стаканом вина сидел, засучив рукава, положив локти на стол, шумный, подвижной, весь в поту. Вошел новый посетитель — торговец материями из Бриндизи, с которым я уже был знаком. Это был огромный человек, очень толстый и очень высокий, с лицом сказочного чудовища, большим носом, большими глазами, большими ушами, большими губами, большими челюстями, которые громко стучали, когда он ел. Съедал он, по крайней мере, за четверых; правда, это была единственная его еда в течение дня, потому что до самого вечера он уговаривал женщин покупать у него материи. Несмотря на его ужасные челюсти, на ручьи пота, бороздившие лицо, на весь его вид наводящего страх уродливого великана, это был славный человек и почти такой же остроумный, как его друг Паппоне.

Таким образом, за столом все были шумно веселы.

Капитан, его брат, их друг Бочча, юноша, служивший в муниципалитете, немного недоразвитый из-за перенесенного в детстве менингита, стояли в углу комнаты, жадно читая старый номер «Спортивной газеты». Чудовище из Бриндизи терпеть не мог спортивных восторгов и тотчас же набросился на Капитана, провозглашая громовым голосом:

— Капитан! Теперь только и говорят, что о спорте! О войне в Африке и о спорте. Никто ни о чем другом не думает. Но какой толк в этом спорте?

Капитан попытался отразить атаку:

— Карнера, — ответил он, — чемпион мира.

Торговец начал так смеяться, что стаканы на столе зазвенели.

— Ваш Карнера, — сказал он, — вроде Гарибальди.

Определение было настолько метким, что Капитан не нашелся что ответить, а великан продолжал:

— Это все трюки. Карнера победил, потому что так было заранее условлено. Он того же сорта, что и Гарибальди; история не меняется. В ваших школьных учебниках написаны одни выдумки, а на самом деле все совсем не так. Когда — король Францискьелло должен был покинуть Неаполь и удалился в Гаэту, Гарибальди и его друзья в красных рубахах двинулись в атаку, веселые, гордые, храбрые. Со стен Гаэты стреляли пушки, но осаждающие ни на что не обращали внимания. Можно было подумать, что они отправлялись на свадьбу со знаменем и фанфарами впереди. Король Францискьелло, который видел из Гаэты, что пушечные выстрелы не производят впечатления, подумал: «Или они сумасшедшие, или здесь что-то не то, попробую-ка я разочек выстрелить».