Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

И всё же они шли на север не только потому, что были целы хаты и хлеб. Даже совсем не потому. Если бы лишь это — Христос пошёл бы в Городню. Просто за ними шли по следам. Видимо, повсюду были разосланы приказы, ибо несколько раз их хотели схватить, и спас­лись они только чудом.

Рыскали дорогами разъезды. Проверяли возле околиц. Ночуя в лесу, не раз слышали они собачий лай. И стоило им ткнуться сначала на северо-запад, а потом — на запад — начиналась безумная облава. Наверно, по какой-то линии были выставлены посты.

Часто слышали они на ночных дорогах шаги, голоса, топот, иногда истошный вопль. Они прятались ото всех людей и потому не знали, что не одни они 6eгут на север.

Бежали толпами. Бежали от холода и разорения, от бичей и податей. Бежали, чтобы не умереть. Странствовали целые деревни. Некоторых останавливали и возвра­щали назад. Но Юрась и его сподвижники не знали этого. Им не было до этого дела. Их бросили в момент, когда больше всего им была нужна помощь. Вера возвела их на вершины, вера и сбросила. Все знали, что Христос — всемогущественный.

...По очереди несли ослабшую женщину. Стократ в день умирали и оставались живыми, и в недоразумении были, когда же родится правда. Где-то около недели бежали они.

И Христос понял в эти дни, что в сеть попадают большие рыбы, а малые выскальзывают из неё. А в сеть жизни, в невод, поставленный могущественными, попадают одни малявки, а для большой рыбы она не существует.

Он также был мелкой рыбой. И лишь косяк таких, как он, мог прорвать бредень, заведённый судьбой. Нель­зя бесконечно отступать.

У самой дороги было гнездо перепёлки. Кони и ко­ровы могли растоптать его, пастушки подобрать яички, чибисы разнести достойные жалости стебли, из которого оно было свито. Но из каждого целого яйца мог вылу­питься гнев.

...Их гнали, как малявок на отмели, как перепелок во ржи. Надо было остановиться и хоть слабым клювом начать клевать, чтобы не погубить навеки души.

Нельзя больше было бежать. Следовало показать зубы, пускай себе ценою жизни.

Глава XXXV

«ПРОСТИ, МАТЕРЬ! ТЕБЕ НЕ НАДО!»

...Ко образу Пречистой Девы, который в том краю так славен был чудесами. Потом те шалберы заблудшие оного своего заблудшего (Христа) к алтарю Пресвятой Богородицы привели, где был образ чудотворный. А имел тот безумный двойственное платье...

«Хроника Белой Руси»

И вошли они по раскисшей, страшной дороге в предместье Вильно и подошли к Острой святой браме.

Бурлила перед вратами толпа. Толкались, галдели, слышались проклятия, божканье, смех. Но чем дальше они проталкивались к арке, тем больше было тихо и чинно, словно люди, как они есть, на глазах превращались в ангелов. Глаза скромно опущены или возведены, на головах нет шапок.

А люди были те же. Та же разномастная, оборванная толпа, среди которой — суконные уборы мещан богатых да золотые пятна доспехов и богатых одеяний.

Били колокола. На всём пространстве города.

— Сбрось шапку, — попросила Христа Магдалина.

— Ну нет, — с нехорошей улыбкой отозвался тот. — В своей хате что хочу, то и делаю.

— Собьют.

— А я вот им головы глупые посбиваю, — сказал Фома.

Не сбрасывая шапок, они прошли через врата. Им повезло: никто не прицепился. Возможно, просто никто не заметил, какая это цаца пришла с Мядининской дороги.

— Вот тут и начнём, — предложил Христос. — Если уж не услышат грома небесного возле святыни, то нигде не услышат.

...Почти голый, он стоял за аркой глухого переулка, входившего на Татарскую улицу. Редкие прохожие не обращали на это внимания. Мало что можно увидеть на улицах святого города. Может, так пропился человек, что это шинкарка с него за долг платье снимает.

Между тем Магдалина занималась странной ра­ботой, Раввуни только что всунул одно верхнее платье в другое и расправил их на плитах мостовой. Магдалина лихорадочно замётывала оба платья у воротника, сшивала их одно с другим. Потом она зашила их по бортам, оставив на груди распор, в который могли влезть два ку­лака. Раввуни тем временем особенно сильно сшил оба платья возле пояса. Всунул кулак в распор, попробовал разорвать зашитое — дудки. Не удалось даже Фоме. Потом оба платья заметали по краям пол. Теперь платье было двойственное.

— Ну вот, — подытожил Раввуни. — Теперь платье двойственное.

— Как душа человеческая, — елейно сравнил Ян. — В истине ходят дети Божьи, а на дне смрад.

— Милый брат мой, — обратился к нему Якуб, — что же ты в нашем княжестве живёшь, жрать хочешь, а за правду стоишь? Что-нибудь одно.

Христос между тем дрожал в одной рубашке; всё ещё было промозгло после дождей. На него натянули двойственное платье и сильно перепоясали его.

— Ну вот, — сказал Юрась. — Ну-ка, Пилип, набери камешков. Да сыпь их мне между рубашкой и платьем, за пазуху.

— Эно... Да зачем... Холодные.

— Порассуждай мне ещё, балда, — льстиво произ­нёс Петро. — Бог, он знает.

Пилип нагрёб горсти камешков.

— Куд-да ты, — разозлился Христос. — Не в распор, не между платьями. За платья, голова еловая. Между ними и рубашкой. Чтобы лишь пояс держал.