Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Тогда он начал подниматься на гульбище. Он был уверен: правильно он сделал, что нанесёт удар тут. Он только не знал, что тут столько тех, которые шли с ним на татар, которые знают его, с которыми ему будет легче.

Вот они. Море.

Капеллан стал перед ним, заслонил дорогу.

«Маленький, похожий на бочонок, человек. Опреде­ленно в это время должен править тут мессу. А за спиною его — монахи, служки. Этих не убедишь, что не хочет он оскорбить святыню, что он просто хочет сделать то, на что с охотою пошла бы и сама великая Житная баба, ма­терь всего сущего, которая лишь немного изменила тут своё лицо. Матерь. Хозяйка белорусской земли.

Дающая силу хлебу. Зачем ей жить, если умрут ве­рующие в неё».

— Стой, — остановил капеллан. — Ты кто?

— Христос.

— Если ты Христос, где матерь твоя? Где сестры и братья?

— Я матерь ему! — крикнула из толпы старуха, которая молила о корове.

— И я!.. И я!

— Мы ему братья! Мы сестры! Мы! Мы!

И этот крик заставил Братчика забыть, что за ним охотились, так как люди бросили его. Этот крик сотворил то, что свет как-то странно затуманился в его глазах, и он впервые не осудил свою судьбу.

«Могла ведь действительно быть хата».

И он словно вспомнил хату под яблонями... Стариков на траве... Тихую речку, где водились сомы. Самого себя, который пускал на Купалье венки.

И уже понимая: так надо... так надо ради святой причастности к горю всех этих людей, к радости их, к общей жизни всех людей, он сказал (и это была правда):

— Была у меня хата. Далеко-далеко. Там теперь кострище. Пепел. Прах. Как у всех вас. И виноват я, знаю: забыл. В чести своей вознёсся, презирал, ниже себя считал, простите меня. А теперь вспомнил. Ну-ка, брысь с дороги!

Со звоном вылетело большущее окно: как всегда, перестарался Пилип.

— Прости, матерь Сущего, Тиотя, Житная баба Матерь Божия, — простонал Братчик. — Тебе ведь не надо

И он пригоршнями стал брать из алтаря золото и драгоценные каменья и сыпать их между платьями. Капеллан, увидев святотатство, убежал, чтобы вместе не погибнуть от неминуемой небесной молнии.

«...i кеды быў да алтара прыведзены, з рук ix вырваўшыся, яка шалёны прыпаў да алтара, на якім было поўна пенязей i камыкаў, на афяру злажоных, i, хвацяючы пенязі, клаў ix сабе у распор аж занадта. Мніх-каплан, каторы на той час мшу справоваў, ад страху уцёк».

Народ на улице слышал крики. Потом сам капел­лан бочонком скатился с гульбища, бросился прочь:

— К алтарю припал! Камни хватает! Матка Боска, да тресни ты его по голове!

...Служки схватились за мечи, — стал на пути у них Тумаш. Выставил вперёд довольно мощное, хоть и осла­бевшее от голодухи, брюхо. Напряг грудь.

— За оружие хватаетесь? При Матери? Я вам xапну! Я вас сейчас так хапну!..

Те опешили. И тогда на Христа бросились ошеломлённые было монахи. Схватили за пояс, сорвали его...

«Па iм (каплану) другі мнішы, адумеўшыся, прыпадуць пояс на iм абарваць, мнімаючы, бы пенязі клаў за кашулю занадта, але ад тамтоля толькі камыкі павыпадалі, а пенязі ся ў распоры, за падшыўкаю сукні засталі. Мніхі, здумешыся... думаючы, бы пенязі ў каменне ся абярнулі справаю дыявальскаю, пачалі заклінаць каменне i малітвы над нім модліць i пcaлмi спяваць, абы ся знову ў пер­шую форму сваю абярнулі».

...На пол действительно высыпались камешки. И все остолбенели.

А потом начался шабаш и содом: стоны, плач, дикое завывание от ужаса, выкрики. Едва не истерические голоса на верхних нотах выкрикивали псалмы.

— Нечестивые не пребудут пред очами Твоими: Ты ненавидишь всех, делающих беззаконие.

Кто-то рыдал:

— Ибо нет в устах их истины... Осуди их, Боже, да падут они от замыслов своих; по множеству нечестия их, отвергни их, ибо они возмутились против тебя.

Ещё один горланил, как испуганный змеёю бык:

— Сокруши мышцу нечестивому и злому, так что­бы искать и не найти его нечестия.

Христос стоял над этим столпотворением и улыбал­ся. Сейчас он презирал лишь этих.

Музыка изменилась. Кто-то, видимо, разуверился в псалмах и начал заклинать, как тёмные его родители:

— Чёрт Саул, чёрт Колдун — поступитесь. Господь наш Перун, Иисус наш милостивейший, Велес, скотий бог и Влас святой, рассейте, обрушьте подкопы, сделайте, чтобы камни в первую форму свою обернулись.

После этой дикой какофонии свалилась внезапная тишина. Мних склонился над камешками и осторожно, как жар, потрогал их:

— Н-не помогло.

Лица были растеряны и разочарованы. И тогда мних поднял евангелие, псалтирь и заклинательную книгу и шваркнул их о пол:

— Если такого дьявола не видели — идите с ним ко всем чертям!

«...але калі тое каменю нічога не памагло, мніх кнігі свае заклінальныі, разгневаўшыся, кінуў аб зямлю, мовечы: ежасмы такога дыявала не бачылі, пойдзеце там з нix да ўcix д'яблаў».

Громко, страшно грохнулись о каменные плиты тяжёлые тома в коже, дереве и золоте. Якуб Алфеев за­крыл глаза.

Ему показалось: ударил гром небесный и дьявол, дико захохотав, явился в огне, схватил книги под мышки, вонявшие потом, серой и обожжённым грешниками, совершил непристойное движение в сопровождении такого же звука и громоподобно взлетел.