Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Юрась с последней кучкою своих людей стоял в кон­це предмостного сада, там, где он подступал к круче над Неманом. Всё сильнее пламенел восток, и каждый не мог не думать, успеет ли он ещё раз увидеть солнце.

Что-то загорелось точкой в той стороне, где оно должно было взойти. Но это был огонь факела. Потом за­пылала ещё и ещё одна, и Христос понял, что передышке конец, что вообще всему конец. Поняли и не успевшие спуститься. Человек сорок подошли оттуда и стали с дру­зьями, чтобы не быть расстрелянными в воздухе либо в спину во время побега, чтобы умереть с достоинством.

Цепь факелов полукругом приближалась к ним. «Кресты» не хотели, чтобы хоть какая-нибудь мелкая рыба спряталась и проскользнула сквозь их бредень.

— Кончено, — промолвил Юрась. — Какой-то там евангелист сказал бы, что вот пришёл час, вот предаётся сын человеческий в руки сволочи. Прощай, брат. Про­стите, братья. Простите.

— Ты нас прости, — ответил кто-то. — Прощай... брат.

Молодой поцеловал Христа и вдруг почувствовал какой-то удивительный, влажно-солёный вкус на губах.

— Ты что?

— Тихо. — попросил Юрась. — Сделать я ни хрена не успел. Поздно. Жалко. Людей жалко. Земли этой. Она теперича, бедная, восплачет.

— Ничего — успокоил молодой. — Ничего.

Факелы были всё ближе и ближе. Были уже видны залитые жидким багрянцем морды.

— Да что говорить? — Братчик поднял меч. — Бей их, хлопцы, в мою душу.

Кучка осуждённых бросилась на вражеский строй. Жестокая, последняя забурлила сеча... Где-то далеко, далеко всё ещё вопила, вопила дуда. И враги собственными телами, всей своей массой оттесняли и оттесняли последних восставших к крутояру.

Христос чувствовал, что он как заколдован. Бросает­ся, бьёт, сечёт, падают вокруг друзья (люди Лотра начали расстреливать их из луков), падают враги, а ему хоть бы кто-нибудь царапину нанёс.

И это было хуже всего. Стало быть, хотят взять жи­вьём. Глупость! Кто помешает ему броситься с обрыва вниз головою?

— Как на разбойника! — ревел он. — Вышли вы с мечами и кольями... взять меня... Так нате... Нате... Нате...

Он услышал вздох и оглянулся. Молодой с безмер­ным удивлением смотрел на оперённый конец стрелы, торчавший у него из груди.

...Когда солнце показало всем свой маленький крас­ный краешек, над обрывом стоял уж только один Юрась. Оборванный, чёрный от дыма, с тяжёлыми от пыли воло­сами, забрызганный кровью, он вертел над головою меч, скалил зубы и был таким страшным, что к нему никто не рисковал подходить.

— Сдавайся, — крикнул Босяцкий. — Иначе арканы бросать будем.

Христос скверно выругался.

— А рожна не хочешь, хорь? Тут камни внизу. Пока долечу до реки — разорвёт. Живым не возьмёте. Не дамся. Я вам не святая Цецилия, чтобы меня грязными лапами лапать.

— Взгляни, — бросил рыцарь Иисуса.

Вражеская цепь расступилась. Стража держала за руки Анею и скрученного Раввуни с заткнутым ртом. Нагло усмехаясь, подошёл к женщине богатырь Пархвер, чёрный и вонючий от пота, как и все. Весело блестел синими глазами. Взял Анею за волосы: испуганно содрогнулись ресницы, закатились чёрные в синеву глаза.

— Сейчас я её... при тебе, — хохотнул Пархвер. — Братьями будем.

Позже никто не мог сообразить, как это произошло, и меньше всех сам Юрась. Глаза будто бы сами заметили рядом с трупом повстанца ножное копьё, тело сделало молниеносный рывок к нему, рука схватила и направила куда надо.

В следующее мгновение длиннющее копьё, брошен­ное с подъёма ступни, взвилось в воздухе и ударило...

...За эту долю минуты Пархвер не успел не то что­бы отступить, но даже понять. Остриё вылезло у него из спины. Он стоял, словно опираясь грудью на древко, и ещё не понимал, что убит. Потом его начало тошнить кровью. Долго-долго. А ещё немного погодя существо в сажень и шесть дюймов роста, непобедимый Пархвер, упало на землю. Все стояли словно оглушённые.

Христос подумал, вздохнул и сказал:

— Хорошо, Босяцкий, поладим.

— Не смей! — истошно завопила женщина.

Иуда извивался в руках стражи, словно вьюн, но освободиться не мог.

— Молчи, Анея, — голос Юрася был безжизненным. — Не лезь из кожи, брат Иосия. А то случится с тобою что-нибудь — только людей насмешишь. Ну их к дьяволу! Не стоят они и нашего смрада.

Смотрел прямо в глаза псу Божьему:

— Моё слово, кот ты мой аксамитный, не твоё слово. Так вот: ты этих двоих в чёлн посадишь. Целый, не дырявый, как большинство твоих людей сегодня, после беседы со мною. Вёсла дашь. Самолично оттолкнёшь их от берега. И как только они будут на середине реки — я брошу меч. Иначе...

— Слово? — улыбнулся мних. — Я даю слово, — и он бормотнул: — Juzo.

— Слово.

Анея кричала и вырывалась всё время, пока ее нес­ли в чёлн. Пришлось связать ей руки и ноги.

— Береги себя! — кричал с обрыва Юрась. — Бере­ги! Может, ребёнок будет.

— Нет! Нет! Не-е-ет!

Иуда шёл за нею, как убитый. Сел в чёлн, бессильно опустив руки.

— Раввуни! Раввуни! Если дашь ей выскочить — пре­дашь меня! Предашь!

— Хорошо! Хорошо! — душась рыданиями, гово­рил Раввуни.