Они достали из-под век положенные туда половинки горошинок, проморгались и, закрыв глаза, пошли назад.
Корнила с тупой иронией смотрел на бродяг. Увидел, что слепые приближаются, что глаза у них сомкнуты, и улыбнулся:
— Что, выкручиваться хотел? Не помогло!
Слепых подвели. Юрась перекрестил их.
— Зри! — повелел он. — Зри на Бога во славе его!
Слепой «с тяжестью» приподнял веки.
— Господи Боже, — тронулись шёпотом губы. — Вижу... Вижу, Господи Боже... Созерцаю светлый лик твой!
Взглянул на сотника:
— А это что за богомерзкое рыло?
Сотник растерялся. Два других бывших слепца смотрели на него с плохо скрываемым отвращением.
— Чёрт, — сказал один.
— Ясно, что сатана, — уточнил Раввуни. — Только рога под волосами.
Два мещанина подошли к сотнику.
— Н-ну, рыло. Это как же? На Бога руку поднял? Савл, паче кала смердяй.
Корнила налился багрянцем. Вырвал меч.
— Ти-хо, хлопы!
Это он сделал напрасно. Новагродским мещанам, как и вообще тогдашним мещанам, оружием угрожать не стоило бы. Рык толпы дошёл до бешеной разъярённости. Звучно хлопнул о голову Корнилы пустой горшок. Всадники потянули из ножен мечи. И тут белое, синее, красное, златовласое, пёстрое от молотов, палок, кордов, клевцов и копий море бросилось на них со всех сторон. Полетели кадки, поленья, зафыркали в воздухе брюквины.
Испуганные криком, ослеплённые, кони ярились и вставали дыбом, а потом во весь дух пробились через толпу и полетели прочь. Вдогонку им для устрашения пустили с десяток стрел. Магдалина в отчаянии смотрела на бешеное бегство латников, знала, что раньше, чем через пару дней (и тo, взяв подкрепление в Любче), Корнила сюда не вернётся. Знала, что Христос теперь навострит отсюда лыжи, и значит, снова дороги, самые глухие, где даже голубиных станций нет, значит, надо идти и бросить Ратму.
Если бы она знала, что это обстоятельство спасёт её, она думала бы иначе. Но она не знала и потому пошла глухими улицами к замку, чтобы, возможно, распрощаться с Ратмой и взять клетку с голубями про запас. Клетку она получила, но парня не увидела. Сторожевой сказал грубо:
— Ступай-ступай. Он под замком.
— За что?
— Ну, стало быть, хороших дел натворил.
Эта весть наполнила её тревогой. Что такое могло произойти? Неужели за ночное приключение? А может, он всё открыл отцу? Ну нет, не может ведь он быть так глуп, чтобы вот так сразу. Всё это надо было долго готовить.
...Она не знала, что Радша и оказался именно таким «глупым». Взбесившийся, обезумевший от счастья, любви и страсти, он открыл отцу Мартелу, что с невестой у него всё покончено, что он не хочет из-за земель быть посмешищем и решил жениться на другой. Отец урезонивал его, что всё это чепуха, что родовитые не хозяева себе, что, женившись, можно потом иметь хоть сто любовниц. Юноша взбесился. И тогда воевода приказал взять его под замок.
Ей было очень тревожно, и какое-то словно предчувствие мучило, и тянуло, и сосало под сердцем.
...Между тем общий энтузиазм достиг апогея. Юрась видел, что на другом конце площади уже стоит над ручной коляской, уставленной закупоренными бутылочками, желтозубый Бавтромей. Ждёт, и лицо — как плохая трагическая маска. И ещё Христос видел, что никто к нему не подходит, все смотрят на них, и, стало быть, фокус пока выгорает. Всё шло хорошо.
И тут к нему вновь подошли два бывших слепца. Народ встретил их дружескими криками.
— Ну как, стали видеть? — спросил он.
— Да, — скалился взявший монету.
— То хорошо, идите с миром, — дружелюбно произнёс Христос.
— Мир не дёшево достаётся, — шепнул мазурик. — Давай еще три золотых.
Они шептались с ласковыми улыбками на губах. Народ с умилением смотрел на эту сцену.
— Нет у меня больше. Слово. Потом, может...
— Крикнем, — пригрозил слепой.
— А я вот сейчас тоже крикну, — ответил Петр, — что вы за излечение ещё и денег просите. Тогда вам глаза выбьют, а второго Христа — дай вам Бог, голубочки, дожить до его появления.
Братчик с трогательной нежностью обнял их:
— Идите к дьяволу, возлюбленные братья мои. Пока не посыпались звёзды из глаз ваших. Не хотели по-доброму обождать. Устрашаете? Копну вам в зад.
В толпе возникли вздохи умиления. Братчик подвёл «братьев» к ступеням паперти и незаметно дал им сильного пинка в задницу. Те с кометной скоростью полетели через толпу.
— Вишь, побежали как, — прокомментировала баба. — От радости, милая!
— От радости побежи-ишь.
Магдалина шла, и тревога её делалась нестерпимой. Что ж, наконец, произошло? Она вдруг почувствовала тоску и ужас. Ей хотелось поскорее добраться к тем, кого она час назад едва не отдала в руки святой службы. С ними не так опасно, они что-нибудь придумают.
Готические, поперечно-дымчатые дома нависали над нею, кажется, следили острыми маленькими окошками, утихли. Она физически чувствовала, что за каждым углом её ожидает опасность.
Наконец в самом конце улочки она увидела на ступенях храма Христа с сообщниками, почувствовал это с внезапной радостью и... остановилась.