Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Ещё один камень ударил её в грудь. Потом тре­тий — по голове... Повисла рука. Земля под её ногами ежеминутно гуще покрывалась пятнами. Она закрыла глаза, увидев, как здоровенный монах взнёс балду. И тут кто-то прижался к её груди спиною, закрыл.

Юрась перехватил балду, с силою, выкручивая врагу руки, вырвал её и швырнул под ноги наступаю­щим. Там жалобно застонали.

— Ти-хо! — взгляд Христа был страшен. — Бросай камни! Зачем бьете?

— Не бьём! — визжал народ. — Убиваем её!

— Мол-чи-те! Молчать! Замолчите, изуверки!

Он видел, что его неприглядный крик привлёк внимание мужиков из ярмарочной толпы и, стало быть, бабу, пожалуй, можно будет спасти.

Было не до тонкостей. Он взял Гонорию за грудки и отвесил ей страшную оплеуху.

Тумаш сделал то же самое с «мёртвой головою» — даже лязгнули зубы.

— Отступи!

Фанатики замерли.

— Именем Бога бьёте, а в душе что? Зависть?! Или свои грехи на других спихиваете?! «Держи вора»?! Ты, девка, разве действительно не ярмарочный путь?! А ты, череп, за что ей невинность засвидетельствовал?! А у тебя разве не браслет на ноге?! А кто тут из вас по закоулкам не шастал, мужу голову не приукрашивал?!

Гипнотический взгляд неестественно больших страшных глаз обводил гурьбу:

— Вот сейчас венки да намитки у любодеек в небо полетят. Чтобы с простой головой ходили, как шлюхи.

Многие схватились за головы. Тихий смех прозву­чал среди мужиков.

— Писание читаете?! А там что сказано? Кто без греха — первым брось в неё камень... Кто бросит?.. Ты?.. Ты?..

Камни начали падать из рук. Лязгали по каменным плитам чаще и чаще.

— А теперь покажите же и вы свою власть, мужики! Берите их, кто за что сможет, да гоните домой, а ко­го в костёл, ибо там их дом, и спят они, видно по ним, со статуями. Эх, дуры! Не с вашей головою в словах по­повских разбираться. С вашей головою — в горохе только сидеть!

Мужики понемногу начали разгонять гурьбу. Где палками, а где и хватая. Визг, шум, топот. Некоторых — по всему видно тех, которые схватились за головы, — мужья вели за косу и толкая под бока. Ожидала их горькая чаша.

— Встань, женщина, — обратился Юрась, ибо Маг­далина от слабости упала на колени. — Никто не тронет. Идём в гостиницу.

С виском, по которому сплывали капли крови, с опущенными руками (в одной из них была клетка), она пошла за ним. Апостолы снова расселись на ступенях и стали следить за печальным Бавтромеем.

Намочив губку во вчерашнем вине, он обмывал ей голову. На окне, в лучах солнца, ворковали голуби.

— Ну, на голове только большой синяк... А тут, воз­ле виска, кожу рассекло. Ничего. Вот и кровь останавли­вается. Смолкой залепим — и всё.

Та вдруг заплакала.

— Вот, дурачина! Брось. И шрам будет под волосами. Будешь так же красива. Очень красива. Красивее всех. Что ещё?

— Грудь. Дышать тяжело.

— Не ребро ли сломали?

— Н-не знаю.

Он почесал затылок:

— Раздевайся.

— Ты что?

— Ладно, брось дурить. Времени у меня нету. Иначе вся эта апостольская банда снова голодная ляжет. А у жи­телей цыганить нельзя.

Она разделась. Он начал ощупывать бок женщины. Просто и естественно, словно делал это Тумашу либо Иуде.

— Цело, — наконец сказал он. — Разве, может, ма­ленькая трещинка. Сегодня достанем носилки — будем тебя дня два нести. Пойдём, видимо, на Вильно. Убе­гать надо.

— Откуда носилки?

— Это не твоя забота. Одевайся.

Потом он погладил её по плечу.

— По голове не рискую. Вот тогда, как заживет. Из-за чего у вас там драка была — не моё дело. Но умница, девочка. Смелая. Так уж их трепала! Hу, ляг, подлечись. И успокойся. Мы их, в случае чего...

Он пошёл. Некоторое время она сидела молча. Звучно заворковали голуби. Им было хорошо в лучах солнца, которое она сегодня едва не увидела в последний раз. Ничего. Всё обошлось. Теперь надо увидеть Ратму.

Она действовала машинально, как всегда. С Лотром не шутят. Это дыба, и «велья», и расплавленный свинец во рту, а там и костёр... Голуби... Значит, записи! Она достала маленький свёрток тоненькой бумаги, очиненное воробьиное пёрышко, инкауст в кожаной чернильнице и начала писать кириллическими буквами:

«Эязърпъсоэажътонэсэъфчхчцфснпрпъонмртчхэдпэяфоачыънтяэчфгтсоыспсьчоссюжм...»

Это была «литорея с одной печатью», древняя бело­русская тайнопись [11]. Магдалина писала ей ловко и быстро. Машинально двигалась рука. Мыслей не было. Словно какая-то запруда стояла перед ними. Словно палка по­пала в колесо и застопорила его.

И вдруг она вспомнила теплоту человеческой спи­ны на своей груди. Вначале только спину. Она была непо­хожа на все прочие тёплые спины. А Магдалина помнила их много.

Она обхватила пальцами голову и, несмотря на боль, сидела так некоторое время. Потом ударилась лбом о подоконник. И ещё. Ещё. Единственная большая капля крови упала на пергамент. Женщина скомкала его.

Лилась кровь. На полях, в пыточных, на улице. Много крови.

Женщина думала ещё некоторое время. Потом открыла клетку, привычно — лапки между пальцев, боль­шой палец на крыльях — достала одного голубя и подбросила в небо. Тот затрепетал крыльями в лазури, покружил и устремился на северо-запад.