Хризалида

Семья держалась на хрупких материнских плечах: Григорий Исаакович то попадал в тюрьму (доверчивый человек, не имея значительных денег, дал поручительство за одного из знакомых, а тот обманул), то в 1877* г., «бросив дела и семью (уже было трое детей), устремился на Балканский полуостров защищать славян от турецких зверств», и, «не добравшись до фронта, заболел тифом. В болезни улеглось душевное смятение, а через семь лет опять вспыхнуло — поехал на Новый Афон с целью когда-нибудь добраться и до Старого Афона.

Там ему поручили какие-то работы на монастырской стройке. Там он однажды на морском берегу увидел (во сне или наяву, Бог знает) “Новое небо и новую землю”[11]. И скоро заболел желтой лихорадкой. Приехал в Киев и умер»[12].

На руках у Варвары Федоровны осталось пятеро детей[13]: Варвара, Михаил[14], Анастасия[15], Николай и Мария, четверых из них она пережила. В 1890* от менингита умерла семилетняя Маруся. «Мать едва не сошла с ума»; «От меня не было никакого утешения. Я только что вступила в одну фанатическую партию, где, прежде всего, требовалось отречение от семьи». Во время Гражданской войны умирают Михаил, Николай и Анастасия. Глубоко верующей Варваре Федоровне сложно было противостоять нигилистическому натиску молодых дочерей: «Ренан, Штраус, позднее Толстой — с этим арсеналом и со всем пылом юного вольнодумства мы накинулись на худо защищенную (теоретически худо) крепость ее веры… Она стала говорить вслед за нами, что Христос был замечательная, высоконравственная личность, что, конечно, он не воскрес, но “душу свою положил за други своя”.

Довольно и этого. При случае сравнивали его с революционерами, погибшими за ту же христианскую идею — любви к ближнему». В 1918 г. Ольга Бессарабова записывает в дневник: «Варвара Федоровна умна и интересуется политикой»[16].

Незадолго до смерти (скончалась в последний декабрьский день 1928 г.) «мать на 9-й или 10-й год слепоты, в Сергиеве на предложение операции без всяких кавычек ответила, что для нее “так лучше”.

И потом не раз на сочувственные причитания соседок отвечала: “Я не ропщу. Благодарение Богу. Так гораздо меньше греха”». В 1920-е, в Сергиеве, М.-М. читала слепой матери вслух священные книги: «особенно ею любимого Иоанна Златоуста или то, что могла найти в “Паломнике” за год более или менее выносимого для меня в смысле

тона и формы. Читали Библию, Иннокентия[17], пут<ешествия> по св. Земле, Четьи-Минеи, прочли Фаррара — “Земная жизнь Иисуса Христа”, “Ап. Павел”, “Первые христиане”[18]. Время от времени читались акафисты — чаще всего Николаю Чудотворцу». 17 декабря 1953 г. М.-М. записывает в дневнике: «День памяти матери моей, поистине великомученицы Варвары и по своему житию, а в последние годы его особенно благодаря одиночеству под кровом со мной». Себя саму, не любившую и не умевшую сосредотачиваться на заботах о материальном и устающую от бытовых разговоров, неизбежных при уходе за пожилым человеком, М.-М. корила и называла «дочь без дочернести»[19]. Сохранились удивительные по силе нежности и раскаяния записи в специальной тетради, которую В.Г. вела со дня похорон матери до сороковин.

2

«На обложке журнала “Странник”, который всегда возил с собой отец, я прочла в очень раннем возрасте поразившие меня слова: “Не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем”[20]».

Научилась читать «без всякого содействия старших» по журналам «Всемирная иллюстрация», «Ваза» (дамский журнал мод и литературы) и газете «Сын Отечества».

Любимые книги детства — древняя история, по которой училась в пансионе мать (М.-М. читала только про Элладу; Рим был неинтересен), и священная история со множеством картинок. «У нас в сарае был целый сундук с коллекцией лампад, старинных церковных книг. И на стенах нашего бедного жилья были развешаны великолепные гравюры Рафаэля, Винчи — всё подарки отца».

С семи (или восьми) лет — в киевской приходской школе, затем в гимназии (училась прекрасно).

С первых школьных дней на всю жизнь установилась тесная душевная связь с одноклассницей Нилочкой (Леониллой Николаевной) Чеботаревой (в браке Тарасовой, матерью знаменитой актрисы Аллы Константиновны Тарасовой).

«В 12 лет подготовляла в гимназию 11-летнюю Леониллу по ее личной просьбе. Гонораром были груши “принц-мадам” и 3 руб. в месяц».

Первые стихи — в гимназии, в 11 лет. Одно — «Евангелие из “Хижины дяди Тома”» (сохранилось лишь название), другое — про «обожаемого учителя истории Буренкова», их знало наизусть полкласса:

Спартанец он, он — Сципион,
Сократ, Перикл, Ликург, Солон…

и т. д. — все имена из «Древней истории» Иловайского. Кончалось оно так:

Но сердце чудное его
Ни с чем не может быть сравнимо,
Как небо, чисто и светло,
Как небеса, неуловимо.