Читаем Хрома. Книга о цвете полностью

Свет здесь – это духовный свет, который исходит едва видимыми лучами от ребенка в яслях, у чьей головы собрался сонм плотненьких ангелочков с волосами в стиле прерафаэлитов. Внизу у яслей голубая мантия Мадонны превращается в чернильно-синюю ночную тьму; небо, которое видно через дверь хлева, того же цвета. Вдалеке едва угадывается тень пастуха со стадом металлически-серых овец. Над ними парит ангел Гавриил в ангельской и призрачной белизне. А тем временем внизу вол и осел, почти неразличимые в тени, поклоняются младенцу. Гертгену удалось великолепно передать ночные цвета – я не видел подобного на других картинах, это невозможно воспроизвести на фотографии, хотя этого можно было бы достичь в кино, но за свет пришлось бы заплатить целое состояние, чтобы добиться нужного эффекта. Это цвет ночи в Хэмпстеде. Деревья становятся чернильными. Белая луна сияет, как ангел. Трава призрачно-коричневая. Серебряные березы цвета белого мела, и все силуэты растворяются в тени.

Желтая угроза

Прошла сотня лет с тех пор, как в Нью-Йорке изобрели желтую прессу; подстрекающая к войне и разжигающая ксенофобию, она вытягивает желтые монетки из ваших карманов. Она наставляет культуре рога. Бредовая, предательская, свихнувшаяся.

Зловонное дыхание болезненного желтопузого труса [62] обжигает виселицу желтой лихорадкой. Предательство – кислород для этой бесовщины. Он заколет вас в спину. Желтопузый трус посылает в воздух желчный поцелуй, вонь от гноя слепит глаза. Зло расплывается в желтой желчи. Самоубийство от зависти. Яд в желтых змеиных глазах. Он ползет по гнилому яблоку Евы, словно оса. Он жалит вас в рот. Его дьявольские легионы жужжат и хихикают в клубах иприта. Они обоссут вас с ног до головы. Острые обнаженные клыки в пятнах никотина.

В детстве я боялся одуванчиков. Стоило мне дотронуться до этого pis en lit[63], я визжал до одурения. Одуванчики скрывали пауков-косиножек, которые шуршали в моих снах. Пачкаю постель. Бледный молочай. Муравьиный секрет, как моча. Загадил постель.

Кровоточит белое молочко, желтые цветы умирают и становятся коричневыми.

Вот бежит желтая собака, Динго, гонится за бабочкой-крушинницей ясным апрельским утром.

Желтый нарцисс. Желтая примула. Желтая роза Техаса. Канарейка.

Рапс и погремок. Желтый – острый, как горчица.

Желтый хорошо отражает ультрафиолет, поэтому насекомые падают на него, одержимые галлюцинациями.

Хотя желтый занимает всего одну двадцатую спектра, это самый яркий цвет.

Венецианские куртизанки использовали лимоны для отбеливания волос под солнцем… джентльмены предпочитали блондинок! Я нарисовал лимонно-желтую картину для моего шоу в Манчестере… «Грязная книжка в школе» – вот как желтая пресса говорит нам о детях, воспитанных парой одного и того же пола… эта картина сохла дольше, чем все остальные. На ней грязнели слова, написанные углем:

Господин Министр,

Я – двенадцатилетний квир, и я хочу быть квир-художником, как Микеланджело, Леонардо или Чайковский.

Безумный Винсент сидит на желтом стуле, прижав колени к груди, – явно из желтого дома. Подсолнухи вянут в пустом горшке, совершенно высохшие, скелет, черные зерна выпирают на пристально глядящем лице хэллоуиновской тыквы. Лимонное пузо глотает приторно-сладкий «Лукозэйд» [64]из бутылки, лихорадочные глаза уставились на желтушное зерно, карканье черных как смоль ворон, кружащих над желтым. Лимонный гоблин смотрит с ненужных холстов, заброшенных в угол. Мрачный самоубийца злобно кричит – малодушно празднует труса, глаза-щелочки.

Был ли у Ван Гога ксантоматоз?

Желтый придает фиолетовый оттенок светлой коже.

В углу под кроватью валяются непроданные картины – когда-то короли ценили картины на вес золота. В небе кипит солнце, жестянка с хромовыми червями.

Уистлер окрасил своей выставкой галерею Госвенор в желтый цвет. Рисовал золотые фейерверки ночью, над которыми другие смеялись. «Желто-зеленая галерея Гросвенор»[65]. В Уистлере было больше горечи – горечи лимона? Кислое, как лимон, лицо? От него несло серой…

Палач в Испании был одет в желтое.

На каждую желтую примулу в память о Дизраэли приходится желтая звезда. Эти звезды гасили в газовых камерах (как раньше в гетто). В Средние века евреи носили желтые шляпы. Их приговорили к желтому, как воров и грабителей, которых вымазывали желтым и отправляли на виселицы.

Парковые скамейки были выкрашены в желтый цвет. Арийцы сидели в стороне, желтый внушал ужас. Дурной глаз, цвет, пораженный желтухой, знак Иуды. Желтый крест чумы.

Мы плывем под желтым чумным флагом на корабле, в водах Саргассова моря, кишащих обломками кораблекрушений.

Желтый император династии Мин плывет на шафрановой барке по желтой реке. Мудрец в оранжевом халате говорит ему, что желто-оранжевый – ярчайший из цветов, а темно-желтый – лекарство против бледной кислой болезненной желтизны. Юпитер, король старых богов дальнего Запада, был одет в желтое, как и Афина, богиня мудрости.

Перейти на страницу:

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение