Хромые кони

– Так и надо, – прошептал Керли.

А может быть, это было «не надо».

Хасан подождал еще. Лицо Керли было прямо перед глазами. Совсем близко. Хасану хотелось бы каким-то образом заглянуть Керли в голову, каким-то способом осветить там все, не прибегая к безжалостной хирургии. Но способа не было. Хасан был уверен, что такого способа нет. И он наклонился еще ближе.

– Знаешь что? – сказал Хасан. – Из-за таких, как ты, мне стыдно, что я британец.

А потом поднялся и пошел прочь.

* * *

Он вернулся к машине и пошел назад по грунтовке, которая в конце концов вывела на проезжую дорогу. Он понятия не имел, где находится. Он обессилел, его мучили голод и жажда – все это было плохо; он замерз и был весь в грязи – и это тоже было плохо. Но руки его больше не были связаны, потому что он перетер пластиковый тросик о лезвие топора; и страх больше не глодал его внутренности, потому что страх он оставил позади, в лесу. Он выжил. Он никому не был обязан своим спасением. Он выжил только благодаря себе. Только потому, что он тот, кто он есть.

И может, еще потому, что ему явилась Джоанна Ламли.

Ларри он нигде не видел, но это не имело значения. Он не видел кроликов и не слышал птиц, а счет времени потерял задолго до того; однако же, еще не выйдя на дорогу, он увидел впереди свет: пульсирующие овалоиды окрашивали деревья голубым, и снова голубым, и снова голубым. И скоро навстречу ему бежали люди, в лихорадке суеты и звуков.

– Хасан Ахмед?

Кто-то осторожно отобрал у него топор, кто-то поддерживал под руки.

– Ты Хасан Ахмед?

Вопрос был достаточно простой, и он не долго искал ответ.

– Да, – сказал он. – Это я.

И добавил:

– Я живой.

И услышал, что все очень этому рады. И его понесли к свету.

19

Дорожные работы на Олдерсгейт-стрит подходят к концу. Поток автотранспорта снова беспрепятственно течет по улице. Если нашей любознательной пассажирке, с которой мы имели случай познакомиться ранее, вздумалось бы, проезжая мимо, снова взглянуть на Слау-башню, здание промелькнуло бы слишком быстро, не давая возможности для пристального изучения, хоть лондонские автобусы и предрасположены порой к задержкам, не имеющим никаких рациональных объяснений. Как бы там ни было, самое большее, что предоставят ей сложившиеся обстоятельства, – это беглый осмотр. Лишь на миг ее взору предстанет сидящий за компьютером молодой китаец в очках с массивной оправой, а затем Слау-башня скроется из виду. Что бы ни происходило там раньше, очевидно, происходит там и до сих пор. Какие бы тайны ни хранили эти выцветшие крашеные стены, они, несомненно, хранят их и по сей день.

Тем не менее нашей любопытнице теперь открыты новые возможности удовлетворить свою тайную страсть – возможности, которых у нее не было во время ее первого путешествия. К примеру, она теперь может выйти из автобуса и хоть целый день просидеть на остановке, глядя на никогда не открывающуюся парадную дверь Слау-башни напротив, нимало не опасаясь, что появится Джед Моди и начнет принимать меры, с тем чтобы вынудить ее сдать занимаемые позиции и ретироваться. Однако такое бдение сулит ей не слишком много интересного, да к тому же имеется и более многообещающая смотровая площадка: если она перейдет через дорогу, поднимется по лестнице у входа на станцию «Барбикан», пройдет по пешеходному мостику, то после короткого марш-броска по выложенной кирпичом эстакаде обнаружит невысокий, длинный и, в зависимости от погоды, возможно, сухой парапет, где она сможет примоститься, закурить, если захочет, сигаретку и безмятежно наслаждаться видами, которые предложат дожидающиеся ее окна.

Видами, несомненно, более познавательными, нежели доступны из автобуса. К примеру, станет совершенно очевидным, что строительным материалом для шаткого зиккурата по одну сторону от рабочего стола молодого китайца послужили коробки из-под пиццы, а для жестяной пирамиды по другую – банки из-под колы; и также станет очевидным, что, судя по всему, кабинет предоставлен китайцу в единоличное пользование. В кабинете имеется и второй стол, но его столешница так пустынна и чиста, что вид ее вызывает мысль об антисептиках. Словно какая-то особенно усердная уборщица вытравила все следы убывшего постояльца; эта стерилизация, судя по всему, нисколько не вывела из равновесия бывшего соседа по кабинету, который глубоко погружен в то, что происходит на его мониторе.