Хроника гнусных времен

— Вы меня поняли, Игорь Борисович? — спросил он в телефон и, удостоверившись, что тот все понял, попрощался.

Черт бы их всех побрал.

Работа требовала ежеминутного контроля, а у него не было человека, на которого он мог бы положиться. Замы были просто замы, никакой ответственности за судьбу фирмы они не несли и не хотели разделять ее с Кириллом. Им было и так хорошо. Зарплату он платил исправно, задачи ставил выполнимые и вполне понятные, а все остальное их не касалось. Если бы он предложил открыть филиал не в Питере, а в Курске или на Луне, они бы согласились. Если бы он прогорел, они бы не стали горевать. Ну, ошибся шеф, всякое бывает даже у таких пройдох, как он. Никто, кроме Кирилла, не хотел думать о том, что будет завтра и какие новые рынки им придется осваивать, чтобы не отстать от конкурентов, и что это будут за рынки, и как им придется на них работать. Это никого не касалось. Только его одного.

И это было трудно.

— Нажми! Ты что, спишь там?

— Не сплю. Я нажал.

— Сильней нажми!

Кирилл вдавил педаль изо всех сил.

— Отпускай!

Прошло несколько секунд, потом послышалось бормотание, шевеление, и Настин отец вылез из ямы.

— Кажется, сделали. Спасибо.

— Не за что.

— Как — не за что? За помощь.

Он старательно вытер волосатые короткопалые руки и посмотрел на Кирилла внимательно:

— Как там отдел маркетинга без тебя поживает?

— Как-то не очень. — Выходит, в яме все хорошо слышно.

— А ты кто?

Кирилл вздохнул:

— У меня бизнес.

— Что-то моя дочь никогда про твой бизнес не говорила.

— Может, она стеснялась?

— А что, он у тебя какой-то постыдный? Порнографический журнал, что ли, издаешь?

Кирилл засмеялся, вновь чувствуя себя женихом на смотринах у строгого родителя.

— Нет. Не издаю. Вы мне лучше скажите, Дмитрий Павлович, почему все так трясутся над тетей Александрой?

— Потому что она несчастная, — удивился Настин отец, как будто Кирилл спрашивал у него, почему трава зеленая, — у нее нет мужа, проблемы с сыном, со здоровьем…

— Кто сказал, что у нее проблемы со здоровьем? Она сама?

— Ну… это известно. Не знаю. А что она тебе далась? Ты бы отстал от нее, если не хочешь неприятностей Насте. Тетя ее теперь поедом есть станет.

— А с сыном у нее какие проблемы?

— Владик… бесшабашный такой. Пока папа был большой начальник, ему все прощали, когда папы не стало, прощать перестали, а он к этому не привык. Ему пятнадцать лет было, когда Борис ушел, и Влад как с цепи сорвался. Тетя меня вызывала каждый день, чтобы я с ним беседовал. Я беседовал, но что толку было от моих бесед! Он никого не слушал. И меня не слушал. А Борис сказал, что он больше про них ничего знать не желает, ни про жену, ни про детей. Он хотел все сначала начать, с чистого листа, так сказать.

— Ничего себе лист, — проговорил Кирилл тихо, — двое детей и жена, ни на что не годная.

Настин отец пожал плечами.

— Когда он ушел, это стало не его проблемой. — Кирилл улыбнулся, услышав эту фразу. — Владик несколько раз пытался с ним встретиться, на работу к нему бегал, его выгоняли, он на улице караулил, а Борис ему говорил, что не хочет разговаривать с ним — целая история. Соня как-то уговорила Владика перестать за ним бегать. Не знаю как. Но зато после этого Владик совсем неуправляемый стал. Да. Куда же я теперь «Волгу» дену? — вдруг спросил он сердито и с грохотом ссыпал инструменты в большой деревянный ящик. — Мне моя «девяточка» больше подходит.

— Продайте, — посоветовал Кирилл.

— Продайте!.. — пробормотал Настин отец. — Вам, молодым, только продавать и покупать. А если я продавать не хочу?

— Тогда пусть в гараже стоит.

— Сгниет в гараже-то!

— Тогда продайте.

— Ты что? — спросил Настин отец подозрительно. — Смеешься надо мной?

— Нет, — быстро сказал Кирилл, — а Соня? Она почему смогла Владика уговорить? Она на него имеет большое влияние?

— На Владика никто не имеет никакого влияния. Тетя его обожает и гордится им, как будто он нобелевский лауреат. А он газету на компьютере верстает. Добро бы газета была солидная, а то про какую-то рок-музыку! Тираж три экземпляра или около того. Однажды его в милицию забрали, я уже сейчас не помню, за что. Тогда он еще газету не верстал, а без дела шатался. Он ночь в отделении просидел, мы его по всему городу искали, и наконец Соня нашла. Она поехала за ним, но не домой привезла, а куда-то еще, на чью-то дачу, что ли. Они там были целый день и разговаривали. О чем, мы так и не узнали, только Влад после этого как-то… посмирнее стал. Не то чтобы за ум взялся, но притих. Она его и на работу пристроила. У них в больнице кто-то лежал, она их познакомила и уговорила взять его на работу. Она такая, наша Соня, — заключил Дмитрий Павлович неожиданно, — только с виду бледная и худая, а на самом деле — кремень. И мама ее любила.

Мама — это Настина бабушка Агриппина Тихоновна, сообразил Кирилл не сразу.

— Вы не знаете, Дмитрий Павлович, это ожерелье действительно дорогое?