Хроника Горбатого

– В Выборге, в моём Виипури, тебя бы тоже ценили. Там любят всё рыцарское. Недалеко от нашего дома возвышается Часовая башня. Мы как-то поднялись туда с отцом и дедушкой. Я полз, сжав зубы, но не пожалел – такая красота: лес, море, старые крыши. Я представлял себе, как рыцари скачут к замку – у нас ведь и замок есть. Скучаю по Виипури. Это главный город Финляндии.

– А как же Хельсинки?

– Хельсинки – не то, просто красивая столица. Виипури наше сердце, бьющееся с древних времён. В этом городе жил в шестнадцатом веке Микаэль Агрикола. Он назвал себя земледельцем из любви к простому человеку, труженику. Его отец был крестьянин. А сам он стал епископом. Агрикола дал нам письменность. Это очень важно. Наш язык скрепился алфавитом, книгами. Агрикола перевёл Библию на финский язык.

– Получается, что до шестнадцатого века вы не читали и не писали по-фински?

– Да, это сложно себе представить. У нас есть городской сумасшедший, он вообразил себя Агриколой, ходит в рваном плаще с розочками и странном таком средневековом берете, учит прохожих алфавиту, но не буйный. Буйный другой, который мешает обедать на террасах, плющ ножиком под корень подрезает и дам оскорбляет, видимо, жена бросила. Его дворники гоняют.

– Грустно.

– Есть ещё один, он всё время стоит на вокзале вместе с встречающими. Ждёт кого-то. И всегда жуёт пирожок. С утра до вечера ждёт и медленно так жуёт. А сверху на него каменные медведи смотрят. Но мой любимый безумец – Агрикола. Он мне гусиное перо подарил, я его за ухом носил целый год, как талисман, пока не сломалось. Иногда даже думаю, что это и есть наш просветитель, дух его бродит по любимому городу. Эх, нахлынули воспоминания! Вот бы поехать во Францию, а потом домой.

– Я бы составил тебе компанию, Эйно.

Йозеф был сиротой, его воспитывала полуслепая выжившая из ума старуха, дальняя родственница. С десяти лет мальчик сам готовил еду, пришивал пуговицы, ходил за продуктами, мыл пол и посуду, в общем, всё делал по хозяйству, чтобы бабушке было проще о нём заботиться. Родителей своих не помнил, а предков-тамплиеров выдумал. Йозеф хорошо учился, увлекался историей и литературой. Ему нравилось всё сильное, военное, романтическое и особенно – жертвенное. Он с завистью смотрел на ребят из гитлерюгенда, которые раздавали листовки и говорили о своём желании не только посвятить себя служению народу, но и отдать жизнь за Родину. Парни в чёрных галстуках с песнями маршировали по улицам. Кое-что в этих песнях его смущало, но бабушка сказала – какое им дело, ты родился в Мюнхене, учишься лучше всех в классе, кому как не тебе быть украшением «Немецкой молодёжи». Ей, конечно, было виднее с высоты девятого десятка. Йозефа приняли в гитлерюгенд, он рассказывал ребятам о славной истории немецкого рыцарства, в походах пел песни, жарил на углях сосиски, первого мая прыгал через костёр, говорил про древние обычаи, очистительную силу огня, про Водана, Одина, Тора. Ребята и вожатые слушали его, затаив дыхание[35].

Под влиянием друга, Эйно тоже стал мечтать о поездке на море. Дядя Арви согласился отвезти племянников и Йозефа в Лангедок, посетить Каркассон, Нарбонну, Безье, может, даже, в развалинах Монсегюра палатку поставить.

– Йозеф, что ты думаешь о моём дяде?

– Я его плохо знаю. Видно, что он очень увлечённый человек.

– По-твоему, чем он увлечён?

– Как чем? Высокими идеями. Он вроде фюрера обожает? Нацист и романтик до мозга костей. Классический рыцарь без страха и упрёка. Во власти своих фантазий.

– Верно. А как ты это понял?

– Ну он же всё время бормочет. У него внутри засел идеальный собеседник, который задаёт каверзные вопросы и поддерживает интересный разговор.

– Он всю жизнь сам с собой говорит, я ещё маленьким это заметил. Что-то спрашивает, я думаю – меня. Отвечаю, а он уже слушает кого-то другого. Вся наша семья боится, что однажды дядя Арви сойдёт с ума.

– Ты знаешь, в прошлые времена люди запросто разговаривали с Господом, Богородицей и всеми святыми. Это было в порядке вещей. Я думаю, ваши благородные предки общались вслух со своими небесными покровителями, и это никого не смущало. Может, твой дядя говорит с кем-то важным, кого видит лишь он.

– Вполне возможно. Из дядюшки вышел бы отличный крестоносец. Ему наша эпоха не очень-то подходит. Мне кажется, он во власти сомнений. У него есть жёсткие убеждения, но он слишком цивилизованный, чтобы им до конца следовать. Его ведь дедушка Пяйве растил, а он большой либерал. В Средние века Арви чувствовал бы себя в своей тарелке. А так всё время с кем-то внутренне спорит, пытается переубедить…