Хроника лишних веков (рукопись)

И меня ткнули носом в огромный котел, полный византийских червонцев. Так я и подумал: «Червонцы…» Так меня и осенило!

— Базилевс, я оцениваю свой труд в двадцать золотых монет.

— Двадцать? — Аттила повернул голову и заинтересовался. — Где же ты хочешь их прогулять.

— В Риме! — выпалил я.

Шерсть мелких хищников вздыбилась на царе гуннов.

— В Риме?.. Я хочу посмотреть, как можно погулять в Риме всего на двадцать монет. Не легче, чем испепелить врага взглядом… Такое волшебство гораздо сильнее. Я хочу посмотреть. Возьми меня с собой в Рим, гипербореец… Что бледнеешь?

Я, действительно, бледнел и пропадал… Брать такого спутника никак не входило в мои планы.

— Не пугайся. Не стану тебе мешать. У меня там свое дело, я слишком долго его откладывал. У меня ведь есть римская невеста. Я поеду за ней, и мы вместе прогуляем твои двадцать монет. Римляне сойдут с ума от таких чудес.

Всё в этот миг изменилось. Око Аттилы вдруг снова заискрило, жеребцы кругом вздыбились, забрасывая ноги на кобылиц, костры затрещали гулко, и кровь гуннов вновь вскипела в одно мгновение.

Базилевс гуннов решил ещё раз воспротивиться судьбе, идя на неё в лоб… Но перед ним стоял «гипербореец» — непреодолимое препятствие. Даже Аттила не мог воспротивиться чужой памяти, иным словом — Истории, уже написанной… уже запечатленной в анналах каких-то летописцев с бледной римской кровью. Вот так карлики побеждают титанов. Я вспомнил того таинственного слугу в чужих небесах, истинного разрушителя Программы.

Византийские «червонцы» были в моих руках как ледышки — ещё один намёк на старый манчжурский долг. В холоде античного золота чудилось мне доброе предзнаменование.

Доктора, психиатры нашей эпохи смело поставят мне диагноз: бред величия, не иначе. Путешествия во времени, особенно — из будущего в далёкое прошлое, очень вредны для психики. Нашим далёким потомкам следует запретить их законом. Я читал, как некоторые душевнобольные в дни разгула ветров и гроз воображают, будто все стихии подчиняются их нестойкому настроению… Я до сих пор чувствую себя виновным в последнем походе Аттилы — ведь выходило, что он попросту увязался за мной со всей своей неисчислимой бандой. И сколько миров и пространств он походя протаял своей ордой, сжёг и растворил в просторах Вселенной, кому ведомо? Разве лишь самому Творцу, попустившему такую чистку космоса ради неизвестных мне смыслов. Бледные летописцы напишут об этом кровавом визите в первый Рим. Демарат не прав: можно лишь радоваться забвению иных имен…

Весной четыреста пятьдесят второго года от Рождества Христова Аттила выжигал огромную просеку в Римской Империи, производя в мире сём разрушения не меньшие, чем — невольно — в оккультных пределах Планеты Истока и в иных мирах.

Города и веси Италии пылали, и я отгонял от себя слишком дурные мысли… В конце концов, я всего лишь читал о Римской кампании 452-го года в гимназическом учебнике Истории.

— Кое-что не входит в мои планы, базилевс. Я хотел добраться до Рима незамеченным.

Аттила недобро помолчал.

— Вон лужа, — мотнул он головой — Погляди на себя… Что писал о тебе Демарат, знаешь? «Он не похож ни на кого». Твоё лицо — твоё тангэ. До какого города ты хочешь добраться незамеченным? Но я вижу: скоро ты станешь похож на нас. А пока, так и быть, я скрою тебя дымовой завесой…

Да уж, дымовую завесу он устроил! Опять я был во всем виноват!

Но…

По Италии гуляла его конкурентка — чума. И чем южнее — тем с большей страстью.

В окрестностях Мантуи, среди скучных болот и серых озёр, Аттила сдался. А я вздохнул с облегчением.

В подробностях дня грядущего я еще с гимназических пор был весьма искушен — и все-таки правда, на душе у меня полегчало, ибо теперь я определенно знал, что не изменил ничего.

— Ты снова оказался прав, — с привычной и уже не страшной мне свирепостью сказал Аттила и сплюнул в озера Гарда, на берегу которого мы («мы»! хороша описка!) ожидали имперское посольство во главе с папой Львом Первым. — Здесь твоя чума. Воина должен валить меч, а не черви… Я тоже был прав. Еще девять лет назад я сказал брату моему, вандалу Гейзериху: я дарю Рим тебе. Пусть будет так, слово сказано. За моей невестой Гонорией поедешь ты. Возьмёшь с собой стратега, он тоже тоскует по Риму. По пути заедешь в Равенну. Или наоборот. Сам решишь. Я дам тебе «волчью стаю».

На другое утро я проснулся в расслабленных и сентиментальных чувствах и едва не проговорился о тайнах Равеннского двора: Юсту Грату Гонорию, «римскую невесту» Аттилы, давно уже вывезли из Италии и запрятали в Константинополь. Она была слишком ценной монетой…

Гонория, сестра императора Валентиниана, была первой интриганкой Империи. Однажды тюрьма перестала плакать по ней, но энергичная римлянка не пала духом и сумела послать своего евнуха к Аттиле со страстным предложением руки и сердца. На обратном пути довольный и расслабившийся евнух попался и после допроса потерял еще одну оконечность тела — самую верхнюю. Был скандал. Однако сердечных дел Аттилы, как огня, опасались все, в том числе владыка Западной Римской Империи…