Читаем Хроника любви и смерти полностью

   — Тогда я вдвойне поздравляю Ваше величество.


В это же время. Сырная лавка Кобозевых.


Якимова стояла за прилавком, Богданович у окна, смотрел на улицу.

   — Не понимаю, почему его до сих пор нет, — он поглядел на часы. — Андрей всегда такой точный.

Звякнул колокольчик, вошёл человек в очках, поздоровался, подошёл к прилавку, стал рассматривать выставленные сыры.

   — Вот не изволите ли, — предложила Якимова. — Рокфор. Только привезли. Тает во рту.

Человек в очках осмотрелся и сказал:

   — Ну что ж, взвесьте полфунта. — Якимова отрезала кусок, взвесила его. Богданович ушёл в заднюю комнату. Человек в очках тихо сказал:

   — Просили передать. Взяли Желябова. — Якимова вскрикнула — она порезала палец. Кровь окрасила отрезанный кусок сыра. Якимова вбежала в заднюю комнату.

   — Андрея взяли. Я побежала к Соне. Ты побудь там...


Чуть позже. Кондитерская на Невском.


В зал вошёл X., огляделся, прошёл мимо столиков. В это время зашла Якимова, тоже оглядела зал и быстро вышла. X. вышел вслед.


В это же время. Сырная лавка Кобозевых.


Звякнул колокольчик, и в лавку вошли трое: один в штатском и пристав с помощником.

   — Инженер господин Мравинский, — представил пристав штатского Богдановичу. — Насчёт санитарного и технического состояния изволят беспокоиться.

   — А у нас уже проверяли, когда мы открылись, всего как полтора месяца.

   — Ну ничего, не извольте беспокоиться, — сказал Мравинский, — обычная проверка, — и он оглядел помещение. Потом он постукал по стене, выходящей на улицу, заглянул в бочку, где сверху лежали сыры, а внизу была земля. — А там что?

   — Сыры, как видите.

Мравинский приподнял пару головок, заглянул в бочку и положил их обратно.

   — Так... Подпол есть?

   — Нет, там вода.

   — Вода? — Мравинский взялся за кольцо и приподнял доску — под ней блестела вода. — В самом деле. Ну, хорошо, а там что? — он кивнул на дверь в заднюю комнату и, не дожидаясь ответа, вошёл туда.

   — А зачем тут деревянная обшивка? — он ткнул в панель, скрывающую вход в подкоп.

   — Да это... от сырости. Сыро тут, вода кругом. Нижний пол.

   — Да? — Мравинский облокотился на обшивку и выглянул на улицу. Обшивка чуть поддалась. Богданович стоял ни жив, ни мёртв. — Ну что ж, — Мравинский ещё раз подёргал обшивку и пошёл обратно в лавку.

По дороге он увидел кота, погладил его ласково и сказал приставу:

   — Хорошо, пошли, нам ещё один подвал надо осмотреть.

Богданович, когда они вышли, обнаружил, что сжимает в руке нож, которым режут сыр...


В это же время. Зимний.


Александр с Катей и детьми завтракал. Адъютант подал на подносе конверт.

   — Простите, Ваше величество, срочная депеша. От министра внутренних дел.

   — Да? — Александр распечатал конверт и подошёл к окну. — Ангел мой, — сказал он Кате, — можешь поздравить меня, Лорис сообщает, что поймали некоего Желябова — самого главного анархиста. Наконец-то меня уже не будут травить.

   — А какие подробности? Где его схватили?

   — Лорис пишет, что скоро прибудет сам и всё доложит в подробностях.


В это же время. Квартира Фигнер.


Спешно собрались члены исполкома «Народной воли». Говорила Перовская.

   — Арестован Желябов. Очевидно, кто-то нас выдаёт. Значит, мы все висим на волоске. Времени ждать больше нет. Нас могут взять в любой момент. Поэтому казнь надо провести завтра. Послезавтра у нас может не быть. Завтра воскресенье. Он поедет, как обычно, в Михайловский манеж на развод караула, оттуда, скорее всего, в Михайловский дворец, а потом — в Зимний. — Она достала конверт и стала чертить. — В манеж он едет по Невскому, вот тут сворачивает на Малую Садовую. Обратно обычно едет по Екатерининскому каналу, мимо Михайловского театра. Выезжает из Зимнего он около часа, но уже с двенадцати все эти улицы оцеплены жандармами и штатскими шпиками. Поэтому всё готовить надо до двенадцати. Утром закладываем в подкоп мину и для страховки ставим двух-трёх человек с метательными снарядами вот тут — на Екатерининском канале. — Она взглянула на Кибальчича. — Нужны метательные снаряды. Успеем?

   — За ночь? Попробуем.

   — Ну что ж, — она обвела всех глазами, — тогда расходимся.

Кто-то спросил:

   — А если он вообще завтра никуда не поедет?

   — Если не поедет? — переспросила Перовская и не знала, что ответить.


Чуть позже. Зимний. Кабинет Александра.


Лорис-Меликов докладывал Александру и Константину:

   — Других подробностей пока узнать не удалось, но допросы идут всё время, и, возможно, уже к утру выяснится что-то новое. Одно ясно уже сейчас, Ваше величество: они что-то готовят, и я бы советовал Вашему величеству не ездить завтра на развод.

   — А почему же мне не ехать на развод? — удивился Александр, — коль ты уже всех, как говоришь, арестовал.

   — Я не знаю, всех ли, Ваше величество. Надеюсь, что так и что наши аресты расстроили их планы и завтра ничего не произойдёт, но... но на всякий случай я просил бы Ваше величество завтра остаться во дворце.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сподвижники и фавориты

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза