Читаем Хроника любви и смерти полностью

   — Нет, но в самом деле, мои дорогие дамы, почему же я не должен ехать? Не могу же я жить в своём дворце как узник. Нет, решено, я поеду и довольно об этом, — он стал сдавать карты. — К тому же, — вспомнил он, — вы зря волнуетесь. Если даже и случится что, так это будет только ещё шестое. Вот после него будем волноваться все вместе.

Он поднял свои карты. Одна из них упала на пол. Это была пиковая дама.


Чуть позже. Квартира Фигнер.


Перовская заглянула в комнату, где при свете пылающего камина собирали очередной метательный снаряд.

   — Успеем? — спросила она. Кибальчич разогнулся, потёр поясницу и сказал:

   — Похоже, до утра успеем.


1 марта 1881 года. Зимний.


Александр перед отъездом на развод караула зашёл попрощаться с Катей. К нему на колени забралась маленькая Екатерина.

   — Ты уже едешь? — спросила Катя. Она ещё завтракала с детьми.

   — Через полчаса. Оттуда я заеду к великой княгине Екатерине Михайловне, я давно не был у неё. Но ненадолго. И после сразу же к тебе. Это будет что-нибудь без четверти три. Если хочешь, пойдём гулять в Летний сад.

   — Хорошо, я буду готова.

   — И детей всех возьмём. Сегодня прекрасный день. — Он поднялся. — До встречи. — Он поцеловал Катю в лоб, потрепал волосы маленькой Кате и ушёл — в прекрасном расположении духа.

В приёмной его ждал Балуев, председатель Совета министров. Он поздоровался с ним за руку, провёл его в кабинет и передал ему проект правительственного сообщения.

   — Я хотел бы, Пётр Александрович, чтобы ты просмотрел вот это. Тебе, верно, Лорис уже говорил, его надо бы в среду обсудить на Совете министров. И коль не будет возражений, то в четверг и напечатать в Правительственном вестнике.

   — Хорошо, Ваше величество.

   — Соображения свои передай Лорису, он нынче дома, прихворнул что-то.

   — Хорошо, Ваше величество. А могу ли спросить, как чувствует себя Ваше величество.

   — Прекрасно. Знаешь, я давно себя так не чувствовал.


В это же время. Сырная лавка Кобозевых.


Богданович и Якимова показали Фроленко стоящую в задней комнате батарею, от которой тянулись провода в лаз.

   — Как опустишь электрод в раствор, — сказал Богданович, — всё — она взорвётся. Понял? — Фроленко кивнул. — Ну ладно, я ухожу. Лавка закрыта. Никому не открывайте. Кроме Сони. Сделаете дело или если он не поедет здесь, уходите через двор на соседнюю улицу.

Фроленко снова меланхолично кивнул и достал из сумки бутылку вина и колбасу.

   — Господи, как же ты можешь есть в такое время? — изумилась Якимова.

   — Я должен быть в полном обладании сил, — невозмутимо ответил он.


В это же время. Подъезд Зимнего.


Александр, садясь в карету, сказал Фролу:

   — В Михайловский манеж.

   — Какой дорогой прикажет нынче Ваше величество?

   — Какой? Пожалуй, по Екатерининскому каналу. Карета, сопровождаемая терскими казаками, тронулась.


Чуть позже. Сырная лавка Кобозевых.


   — По каналу, кажется, поехал, — сказала Якимова, вернувшись из помещения лавки в заднюю комнату.

   — Уходим? — спросил Фроленко.

   — Нет пока. Он может обратно здесь поехать.

   — А коли нет?

   — Тогда другой вариант вступит в действие.


Чуть позже. Манеж.


Александр, выйдя из манежа в сопровождении свиты, уселся в карету и велел кучеру:

   — В Михайловский дворец.


В это же время. Екатерининский канал.


Перовская показывала Гриневицкому и Рысакову их места на канале.

   — Если он направится в вашу сторону, я с места махну белым платком. Вот этим. Вы следите за мной, — и она пошла к мосту.


Чуть позже. Гостиная Михайловского дворца.


Александр пил чай у своей двоюродной сестры великой княгини Екатерины Михайловны. За столом был и брат Государя великий князь Михаил Николаевич с женой.

   — Сегодня, дорогая, — обратился он к Екатерине Михайловне, — очень для меня счастливый день. Меня вчера простили мои дети. Я подписал к опубликованию правительственное сообщение о лорисовых реформах. Общество, Бог даст, успокоится, кончатся все эти покушения, и мы с твоей двойной тёзкой сможем наконец сделать то, что я давно уже задумал.

   — Что же, Ваше величество?

Александр улыбнулся загадочно и, взглянув на Михаила, сказал:

   — Знаете, я только в последнее время, прожив без полутора месяцев шестьдесят три года, постиг смысл этой жизни, вернее, предназначение человека в ней. И близок к тому, чтобы это осуществить.

   — Нет, вы меня совершенно заинтриговали. По-моему, и Михаила Николаевича тоже.

Михаил кивнул:

   — Изрядно.

   — Потерпите, мои дорогие, скоро всё узнаете. — Александр поднялся. — Ты едешь, Миша?

   — Да, вслед за тобой. Ты в Зимний?

   — Да. Меня Катя с детьми уж ждёт. Я обещал им гулять с ними в Летнем. Приходи, коли будет охота. Сегодня замечательный день.

Он вышел из дворца, садясь в карету, сказал Фролу:

   — Домой, той же дорогой.

   — Но их светлость Екатерина Михайловна не велели два раза одной дорогой.

   — Ну да ничего, мы ей не скажем. А то я опаздываю.


В это же время. Улица.


Перейти на страницу:

Все книги серии Сподвижники и фавориты

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза