Хроника людоеда

Иные делали другую ошибку – делились запасами с другими. Впоследствии щедрым дуракам не помог никто. Интерес к ним также быстро иссяк, как их запасы. Дружба бывает, но в сытые годы. В голод у нас в ходу иная мудрость: «если ты мне друг – накорми меня!» – собой, то есть. Нужно запретить себе всякое милосердие, дабы выжить. Лучше прослыть жадным и жестоким, но остаться живым. Надлежит иметь и деньгам счет строгий и помнить – сегодня пожертвованное, уже завтра будет потребно самому.

Когда все монеты были отданы ростовщикам, люди несли им всё, что имели ценного. Но, как правило, к этому времени ни у кого нет ни хлеба, ни крошки от него. К этому времени от голода изнывают и умирают сами ростовщики, сидя на своем золоте, нечестиво накопленном. И бедные, и богатые одинаково слоняются по мрачным улицам Рима, падают и умирают.

В церковь первое время ходили. Истощенные епископы и священники, вели литургии и читали проповеди. В это время даже в святой обители надлежало сидеть, поджав ноги, ибо по полу бегали крысы.

Поначалу церковь пыталась бороться с голодом, раздавая еду из своих запасов. Помню, как сам ходил к церкви святой Цецилии, где давали немного каши. Как-то я подошел, но, не имея с собой никакой посуды, протянул священнику свою калошу, кою снял со своей ноги. Он не отказался наполнить ее кашей и даже скрыл удивление. Я сел тут же, не имея сил отойти в сторону, и жадно хлебал из своей калоши кашу, выгребая ее пальцем из всех закоулков, заглатывая ее не переводя дыхания.

Скажу еще, что вскоре голод становится как бы неутолимым. Он словно накапливается, что уже через час после съеденной жидкой каши, вновь с тем же голодом вгрызаешься в зачерствевшую корку хлеба из последних своих запасов.

Вскоре уже начали есть вещи немыслимые: кору деревьев, глину, солому с полов и крыш, пропитавшиеся человеческим потом одежды. Я ел свои башмаки из воловьей шкуры, после коих меня рвало зеленой рвотой. Иные стали собирать помет животных и поедать его. Особенно охотились за коровьем, но его было трудно найти, а коров к тому времени не осталось.

Развилось трупоедство до того, я что поедали не только тела только что умерших родственников, но и крали их с амбаров, где они, сваленные в кучу, гнили, не дождавшись захоронения, кое в те дни было всегда массовым. Когда некому было уже и вывозить покойников из амбаров и хоронить их, они, забытые там, стали напоминать о себе гниением, что гниль с них сочилась из-под ворот амбаров и текла по каменным улицам Рима. Но покойницких дух почти уже не ощущался, ибо стал воздухом Рима, к коему все уже привыкли.

К тому времени, в церквях уже не велись мессы – некому было вести их и не было ни у кого сил их посещать. Да и о Боге тогда мало кто помышлял. Все мысли были охвачены голодом и страхом. Всюду валялись тела в ободранной одежде, исклеванные коршунами, гниющие под пеклом жары в мерзких и страшных позах.

Следом в Риме появились стаи волков, кои беспрепятственно входили в открытые врата Рима, ибо некому было их запирать и стеречь. Стаи сих хищников манил покойницких дух, коий стоял над Римом, что сам воздух казался влажным от смрада. Прямо на площадях и улицах волки терзали неубранных мертвецов, вороша червей в их гниющих утробах. Рим был оглушаем волчьем воем. И становились люди пищей и находили погребение в желудках диких птиц и зверей.

Я всегда любил узнавать прошлое, но как болезненно порой иметь его самому. Крысы. В Великий голод они словно мстили нам за то, что в предыдущий голод мы почти всех их переели. Теперь же они расплодились до того, что стали угрожать живым. Когда люди ослабели до того, что и голоса их походили на писк птичий, а движения становились все медленнее, крысы стали нападать на живых. Теперь ими кишел весь Рим, и они не боялись более ослабевшего человечества и подобно демонам царили над венцами творения по попущению Творца.

Нападая на живых стаей, они могли опрокинуть человека наземь и поедать заживо. Порой стаи их, пожиравшие мертвецов, нападали на шедшего человека, отрываясь от своей жуткой трапезы. На меня, ослабевшего, нападали крысы множество раз. Как-то ночью крыса забралась ко мне в кровать. Я нашел в себе силы отбиться от нее, но пережитый мною ужас не забыть мне никогда. Тварь пыталась мне, спящему, обгладать лицо.

Кто не видел ужаса, названного в народе «крысиным водопоем», тому не возможно даже представить это. Колоны крыс, плотно друг к другу одной серой волной несутся по всем улицам Рима – к воде. Громкий писк этой когорты слышен уже издали. Они идут напиться воды. Кого встречают живого – пожирают в мгновение. Если натыкаешься на эту лавину – ищи, на что взобраться и оставайся там, пока не пробежит вся стая. Подобравшись к Тибру, они покрывают собой весь берег, что кажется, земля ожила и движется, окрасившись в серый цвет.