Хроника объявленной смерти, объявленной заранее

“По правде говоря, я не знал, что делать, — сказал он мне. — Сперва подумал, не моя это забота, а светской власти, но потом решил, что поговорю по дороге с Пласидой Линеро”. Однако, пройдя через площадь, он напрочь обо всём забыл. “Вы должны меня понять, — сказал он мне, — ведь в тот злосчастный день прибывал епископ”. Когда преступление совершилось, священник испытал такое отчаяние и отвращение к себе, что не мог придумать ничего лучше, как ударить в набатные колокола.

Мой брат Луис Энрике прошел в дом через кухню, дверь которой мать оставляла незапертой, чтобы отец не слышал, когда мы возвращаемся. Перед тем как лечь, он забрел в туалет и заснул на унитазе, и когда наш брат Хайме встал, чтобы идти в школу, он обнаружил брата на кафельном полу — тот лежал лицом вниз и пел во сне. Моя сестра-монахиня, которая не собиралась встречать епископа по причине похмелья, попыталась разбудить брата, но тщетно. “Часы пробили пять, когда я зашла в туалет”, - сказала она мне. Позднее, когда моя сестра Маргот решила принять ванну перед тем, как отправиться в порт, она с большим трудом сумела перетащить Луиса Энрике в спальню. С дальнего беpera сна расслышал он, не пробудившись, первый гудок епископского парохода. Потом, изнуренный гулянкой, провалился в глубокий сон и спал, пока моя сестра-монахиня, пытаясь на бегу натянуть одеяние, не ворвалась к нему в спальню с безумным воплем:

— Сантьяго Насара убили!!!

***

Зверские ножевые раны оказались словно началом безжалостного вскрытия, которое был вынужден произвести отец Амадор ввиду отсутствия доктора Дионисия Игуарана. “Мы будто убивали его после смерти еще раз, — сказал мне бывший священник в своем пристанище в Калафеле. — Но таков был приказ алькальда, а приказы этого дикаря, даже самые дурацкие, приходилось исполнять”. Это не вполне справедливо. В сумятице того безумного понедельника полковник Апонте срочно снесся по телеграфу с губернатором провинции, и тот уполномочил полковника принять предварительные меры, пока к нам направят судебного следователя. Алькальд, в прошлом армейский офицер, не имевший никакого опыта по части судопроизводства, был слишком самонадеян, чтобы спросить знающих людей, с чего надо начинать. Первым, чем он озаботился, стало вскрытие. Кристо Бедойя, в то время студент-медик, сумел уклониться по причине своей близкой дружбы с Сантьяго Насаром. Алькальд подумал, что труп можно будет заморозить и сохранить до возвращения доктора Дионисия Игуарана, но не нашел холодильника в человеческий рост, а единственный подходящий, на рынке, оказался неисправен. Тело было выставлено для прощания в центре залы на узкой железной кровати, а тем временем для него готовили богатый гроб. Из спален и даже из соседских домов принесли вентиляторы, но желающих взглянуть на покойного было столько, что из залы пришлось вынести мебель, снять со стен клетки и горшки с папоротниками, но всё равно духота стояла невыносимая. Собаки, возбужденные запахом смерти, только усиливали общее смятение. Они выли, не умолкая, с момента моего прихода, когда Сантьяго Насар еще агонизировал в кухне, а Дивина Флор с громкими рыданиями отгоняла их дверным засовом.

— Помоги! — крикнула она мне. — Они хотят сожрать его кишки!

Мы заперли собак в стойлах. Пласида Линеро позднее велела, чтобы их убрали куда-нибудь подальше до окончания похорон. Но к полудню они невесть как выскочили из заточения и, точно взбесившиеся, ворвались в дом. Пласида Линеро единственный раз вышла из себя.

— Твари поганые! — закричала она. — Убейте их!

Приказание было немедля исполнено, и дом снова погрузился в тишину. До того момента состояние тела не вызывало опасений. Лицо оставалось незатронутым, на нем застыло выражение, которое бывало, когда покойный пел; Кристо Бедойя вправил на место внутренности и перепеленал тело длинными кусками полотна. Однако к вечеру из ран стала сочиться похожая на сироп жидкость, привлекшая множество мух, а вокруг губ проступило темно-лиловое пятно и очень медленно, точно тень облака на воде, расползлось до корней волос. Лицо, которое всегда было приветливым, обрело выражение враждебности, и мать закрыла его платком. Тут полковник Апонте понял, что ждать больше нельзя, и приказал отцу Амадору произвести вскрытие. “Хуже будет, если через неделю его придется выкапывать”, - сказал он. Отец Амадор когда-то изучал терапию и хирургию в Саламанке, но потом, так и не получив диплома врача, поступил в семинарию, поэтому даже алькальд сознавал, что вскрытие будет незаконным. Тем не менее заставил выполнить свой приказ.

Это было варварское кромсание, которое происходило в здании муниципальной школы при участии аптекаря, — он вел записи, — и студента-медика первого курса, проводившего здесь каникулы. Под рукой у них было лишь несколько простейших хирургических инструментов, в остальном они орудовали кустарными резаками. Впрочем, если забыть об изуродованном теле, отчет отца Амадора выглядел вполне достоверно, и следователь внес его в заключение как полезный документ.