Хроника одного полка. 1916 год. В окопах

Пять дней тому они шли впереди отряда, подхорунжий сосредоточенно молчал и смотрел по сторонам, в руках держал схему. Жамин ни о чём не думал, точнее, он думал о своём – мысленно писал письмо брату, в котором мысленно подводил причины, почему он хочет остаться после войны здесь, а не вернуться домой в Тверь. Ему думалось, что он только намекнёт, что без женщины тут не обошлось, объяснять ничего не станет, потому что знал, что бесполезно – неправославную дома не примут. А разговаривать с Лаумой о перемене веры… так она не императрица, да и рано ещё, ещё не было даже сговора. Поэтому в основном Жамин прикидывал, как опишет природу и климат, что тут всё ровно и мягко.

Когда кустарник на болотах слева перешёл в высокие камыши и из седла завиднелась открытая вода, подхорунжий остановил коня, встал в стременах, приложил руку козырьком и долго глядел вперёд и налево и доложил:

– Тута, ваша благародия!

– Что «тута»? – переспросил его Жамин, так глубоко он был в своих мыслях.

– Тута встанем! – Подхорунжий сел в седло.

– А по схеме? – Жамин встряхнулся.

– Тута схема не шибка точная, по ей должно быть двадцать две версты, а мы насчитали тока двадцать…

«Ты ещё и считал?» – с удовлетворением подумал Жамин и порадовался тому, что бог и воинское начальство послали ему такого дельного помощника:

– А почему «тута»?

– Тута, ваша благородия, дорога ведёть прямо, а слева большущее озеро, это, Бабское…

– Ба́бинское, – поправил его Жамин, забрал, посмотрел на схему и покраснел, на схеме было написано «Бабитское»: «От как бабы-то одолели: «Бабитское» написано». Он оторвался от схемы и стал всматриваться вперёд.

– Один хрен, вашбродь, все названия у их от баб происходять, «Рига», эт вроде как наша «Лида», озеро опять же «Ба́бьинское»…

– А почему здесь? – чтобы сменить тему, спросил Жамин.

– По леву руку озеро, позади сплошная одна болоти́на, непролазная…

– Откуда знаешь?..

– А даже птицы не летают, комариное время в этих местах прошло, окромя лягушек жрать неча…

– И дальше чё?..

– Озеро вперёд нас тянется вёрст на́ десять, а то и боле, да версту шириной и на том берегу, – подхорунжий махнул рукой налево, – тоже болотина, воздух, вишь, вашбродь, белесый стоить…

– Ну!..

– А справа, во́на, лес, полоска узкая. Тока дальше повдоль моря речка протекает, это, как её, Аа, поэтому, ежли кто сбежать надумает, путя́ у него одна по энтой дороге, вот нам бы тута и встать! Энта дорога, она на манер горлышка, с той стороны узко-узко, а за спиной расширяется, за спиной-то Рига, нас не обойти, не объехать!

– Добро́! – Жамин всё понял и согласился. – А глянь-ка справа, вишь, колея в лес ведёт…

Подхорунжий посмотрел и, не говоря ни слова, съехал на колею, заехал в лес и через несколько минут вернулся.

– Лесничество тама! И на бумаге показано!

– Далёко?

– Не, думаю, в версте, а можа, и ме́не…

«Вчера поймал я два тайме́ня, один с ладонь, другой… поме́не!» – пришло в голову Жамину из детства.

– Распоряжайся… – сказал он подхорунжему, махнул рукой первому взводному, и они вдвоём поехали по колее.

Лесничество оказалось в полуверсте, сначала дорога заводила в лес, а потом шла параллельно шоссе.

Лесник встретил их в воротах, будто ждал. По-русски говорил сносно, объяснил, что увёз семью от войны подальше на восток, лесничество пустое, и передал ключи. Жамин спросил лесника, есть ли у него самогон, лесник замялся, и тогда Жамин объяснил, что самогона им не нужно и лесник должен или вылить его, или спрятать, или забрать с собой.

Лесник пообещал и, в свою очередь, попросил не сжечь лесничество.

Жамин пообещал.

Лесник собрался быстро, заложил бричку, заложил телегу, уложил скарб в телегу, вынес из дома склянку ведра на два, Жамин остановил его, открыл и понюхал, из горлышка пахло мёдом.

«Медовуха», – понял он. А где пчёлы?

Лесник махнул рукой в сторону леса и жестом спросил, мол, налить, Жамин отказался. Лесник уложил склянку в телегу, свистнул, две лохматые собаки запрыгнули, и лесник выехал за ворота.

Жамин осмотрелся, лесничество было доброе: деревянный двухэтажный хозяйский дом, службы, за тыном в сторону леса покос с копнами сена, всё обнесено низеньким забором: и по-хозяйски, и красиво. Жамин вспомнил отцовское подворье в Старице и даже на одну минуту затосковал.

В доме Жамин решил занять три комнаты в первом этаже: кухню под штаб, светлицу для поручика, когда вернётся, и маленькую каморку рядом с кухней-штабом для себя. Взводного отправил вслед за лесником.

Отряд подошёл минут через тридцать. Жамин глянул на подхорунжего и всё понял.

– Отобрали? – спросил он.

Подхорунжий кивнул и опустил глаза.

– Наваляли?

Подхорунжий кивнул.

– А собаки?

Подхорунжий вздохнул и не поднял глаз.

– Так прямо и застрелили?

Подхорунжий ничего не ответил.

– А ты куда смотрел?

Подхорунжий копал носком сапога песок.

– Командуй строиться!

Через пятнадцать минут он вышел на подворье, сто сорок шесть человек строевых и десять обозных стояли в три шеренги.

Жамин прошёл, вызвал из строя семерых, среди них двух отделённых, от всех пахло медовухой.