Качая головой, Куропаткин негромко говорил о том, что ему импонирует боевое настроение командующего Балтийским флотом и разработанная его штабом десантная операция. Вместе с тем Северный фронт, докладывал Куропаткин, в данный момент совершенно лишен резервов. Те, что имелись в его распоряжении, недавно были переданы Юго-Западному фронту, генералу Брусилову, в связи с его успешным наступлением под Луцком. Армии Северного фронта могли бы, докладывал Куропаткин, произвести ограниченные наступательные удары, чтобы вынудить германцев отойти от Двины. И в этом случае демонстрация морского десанта на мыс Домеснес вынудила бы немецких генералов ослабить фронт. Но наступать вместе с Балтийским флотом в Курляндию он, Куропаткин, не готов, поэтому не может поддержать план большой десантной операции.
Дальше взял слово командующий 12-й армией генерал-лейтенант Радко-Дмитриев и в унисон Куропаткину сообщил, что вверенные ему соединения и части имеют большой некомплект личного состава, стрелкового и артиллерийского вооружения, патронов и снарядов. Наступать армии в таком состоянии было бы равносильно самоубийству. При этом он сделал реверанс Ставке, что при поддержке ударной группировки, созданной из сил 1-й и 5-й армий, выполнение задач Верховного главнокомандования возможно, но лишь на ограниченном участке и в случае отвлекающего удара флотского десанта в тыл противника. Планировать же наступательную операцию в Курляндию совместно с силами Балтийского флота он считает преждевременным.
Когда Радко-Дмитриев закончил и сошёл со сцены, Аркадию Ивановичу показалось, что не сказавший в ответ ни слова генерал Алексеев смотрит в пустоту, и ещё показалось, что он и видит пустоту. Аркадию Ивановичу от этого стало так грустно, что захотелось на что-то отвлечься, он заёрзал и вдруг почувствовал, что его трогают за плечо. Он обернулся и увидел руку с зажатой в пальцах запиской.
– Благодарю, – сказал он невидимому соседу и развернул записку: «Надеюсь, Вы после заседания не будете торопиться!
В этот момент генерал Алексеев объявил, что совещание кончено, подозвал к себе полковника Стрельцова и добавил, что вечером он намерен ещё раз послушать мнение главнокомандующего Северным фронтом и командующих армиями о состоянии войск, а утром будет повторный разговор с представителем Балтийского флота о десантной операции в Рижском заливе.
– Сейчас, господа, все свободны, – закончил генерал.
Аркадий Иванович был в некоторой растерянности, он никак не ожидал встретить в Риге, куда он даже не собирался, сразу двоих своих знакомых, к которым, и это тоже было неожиданно, у него оказался огромный интерес: Адельберг приехал с успешно наступающего Юго-Западного фронта, а Стрельцов буквально только что рассказывал о захватывающем дух плане огромной десантной операции, которая в случае удачи, как представлялось Вяземскому, могла переломить ход войны. Он посмотрел на Лебедева, тот сказал, что пойдёт к Бредову, Вяземский повернулся и стал осматривать зал. Офицеры сгрудились между рядами на выход, но он увидел поднятую руку, это был Александр Петрович Адельберг. Стрельцов же, насколько понял Вяземский, сей секунд всё одно привязан к наштаверху Алексееву.
Вяземский и Адельберг поздоровались и пошли курить в дальнюю рекреацию.
Вяземскому не терпелось задать все вспыхнувшие в сознании вопросы о наступлении Юго-Западного фронта. Но он увидел, что Адельберг пребывает в некоторой задумчивости.
«Может, просто усталость?» – с надеждой подумал Аркадий Иванович и вдруг услышал из-за спины:
– Вяземский, друг мой дорогой, как же я рад вас видеть!
Аркадий Иванович обернулся, перед ним стоял Стрельцов.
– Илья Иванович, вы уже освободились, вот это чудеса! Хотел было спросить, какими вы здесь судьбами, однако, услышав ваш доклад…
Встреча была приятной, они жали друг другу руки, Вяземский представил Стрельцову Адельберга:
– Знакомьтесь, Александр Петрович Адельберг, мой бывший сослуживец по гвардейскому корпусу и добрый товарищ, прибыл с Юго-Западного фронта…
– Подполковник Адельберг, командирован для сверки германских частей, переброшенных к нам из 8-й армии, – отрекомендовался подполковник и добавил: – Вы уж меня простите, господа, но должен вас покинуть. Аркадий Иванович, – обратился он к Вяземскому, – могу быть свободен через час минут на сорок, если это устроит. Времени в обрез, дел много!
Адельберг приложил ладонь к козырьку и ушёл, а Вяземский повёл Стрельцова в палисадник под окнами штаба, и они, на правах старых соседей по Петербургу, сообщили друг другу семейные новости. Аркадий Иванович рассказал, что воевал на Северном фронте, полгода назад был переброшен на Западный; семью из столицы отправил в Симбирск, – услышав это, Стрельцов кивнул; в семье пополнение – дочь Полина, а Жоржик уже совсем большой и, стало быть, жизнь продолжается.
Илья Иванович развёл руками и с улыбкой заметил: