Так как сношения наши с Франциею касались часто и других государств, то история оных п сношения с Россиею также объясняются в сих актах: например, Турции, Швеции, Австрии, бывшей Польши; а в последнее время царствования Петра I Франция была посредницею между Англиею и Россиею: Петр за многое негодовал на английское правительство и даже готовился к войне, - Франция мирила нас. История представляется здесь совсем в ином виде, нежели в обыкновенных обозрениях главных событий в государствах: ясно видны тайные политические замыслы, первые, так сказать, зародыши важных исторических происшествий, пружины, коими приводили тогда в действие государственные машины, талант действовавших лиц и правила кабинетов. Для нас, русских, рисуются тени - столь слабо обозначенные в наших собственных исторических материалах - Головкиных, Ягужинских, Меншиковых, Остерманов и наконец Петра, о коем говорят иностранцы: правители и министры, послы и агенты всякого рода, не всегда с равным беспристрастием, но всегда с каким-то невольным, вынужденным энтузиазмом к необыкновенному, великому, везде и во всем являющемуся. Странное действие производит явление Петра на театре мира и в постепенном наблюдателе тогдашних событий, при хронологическом чтении сих актов! Вы видите сначала, даже и при самом Петре, в Москве несколько частных покушений торговых обществ и возникающие из сего материальные интересы, покровительство, оным оказываемое, и какое-то осторожное, неохотное сближение, сперва с частными лицами, потом и с правительствами, и вдруг читаете вы депеши Потемкиных, Матвеевых, Кантемиров, Куракиных, Долгоруких и видите уже обдуманную, опытную политику Остермана и, повторяю, - везде и во всем Петра! Европейские кабинеты вдруг заговорили о нем, о России уже, а не о
Из сих актов внутренняя история России также делается нам известнее: каждая перемена в образе управления, каждая осуществленная мысль Петра были замечаемы дипломатами, и документы деятельной жизни его, внутри России и вне оной - грамоты на бессмертие - прилагались часто к депешам. Тогдашние правители Франции дивились. То, что для них иногда помрачало исторический, нравственный характер Петра изъясняли они необходимостию, не любили, унижали русских, но - извиняли Петра. Смерть его произвела в тех дворах, с коими он был в непосредственном сношении, необыкновенное, разительное действие. Описание последней болезни его читает русской с какою-то досадою: кажется, так легко было спасти его! Он хотел быть сам своим доктором; истинная болезнь его была долго тайною и для самых приближенных. Его лечили только наружными средствами; неосторожность его усиливала болезнь. Доктор-итальянец брался излечить его, но ему не доверяли. Приближение смерти Петр Великий ознаменовал подвигами милосердия: он велел освободить пленников из тяжкого заточения - воля его была в последний раз исполнена с точностию. Приближенные не надеялись, но страшились и за него и за столицу, ибо войско давно уже не получало жалованья. При дворе были партии. Хотя Петр и короновал незадолго перед тем Екатерину, но не все были за нее: хотели регентства. Вероятно, пример Франции действовал тогда на государственные умы в России. В 5 часов утра Петра не стало. Провидение указало ему - не России - предел. "Европа назвала его Великим", - сказал наш незабвенный историограф.
Простите мне сие невольное отступление от предмета письма моего. Мне советуют не заживаться в Париже, но я в Париже заговариваюсь о России, - заговариваюсь, но только в письмах.
К несчастию, я возвратился сюда, когда уже Королевская библиотека заперта для публики и все библиотекари пользуются вакантным временем с 1 сентября до 15 октября. - Я не могу до сего срока брать оттуда рукописей и отдавать их переписчикам, а там также много любопытных актов, относящихся до России прежде Петра I.
Париж 18/6 сентября.