ХРОНИКА РУССКОГО

Все сии бумаги чрезвычайно любопытны и содержат многое, не всем доселе известное. Почитав их, я отправился в русскую церковь. Сегодня у нас (6 генваря н. ст.) праздник Р. X. Там нашел я блестящую толпу московских и с.-петербургских дам и греческого министра Колетти в албанском костюме (т. е. в белой полотняной юбке); к молебну он не остался. Оттуда отправился я в College de France на лекцию Лерминье. И что же? Там слышу о завоевании Константинополя русскими! По поводу норманнов он коснулся основания российского государства в IX столетии и искал их у врат Цареграда вместе с норманнами-варягами, но эту быль, актами обоих государств подтвержденную, называл почему-то преданием. Основателей России - Рюрика, Синеуса и Трувора {3} или их преемников, коих он исковеркал по-своему, "ces initiateurs de la Russie, la tradition les jette devant Constantinople. И etait de la destinee de l'histoire (de Russie) que le commencement annonca le denouement", т. е. что Россия покорит Царьград. Все утро провел я в сих идеях. Лерминье был очень забавен сегодня своим искусственным жаром и мнимым красноречием. Но фразы его сделались правильнее, и хотя он говорил не о том предмете, который избрал для своего курса, но слушаешь его с удовольствием и в критике своей он иногда прав. Например, сегодня он нападал на гр. Мейстера за греков, древних и новых, коих Мейстер в книге своей о папе поставляет ниже римлян, даже в философии! Он прочел нам несколько страниц из Мейстера с критическими беглыми замечаниями. Мейстер, назвав немногих славных греческих полководцев, дал право Лерминье заметить: "Mr de Maistre n'oublie qu'Alexandre!". Пристрастие его к римлянам подало повод Лерминье сделать великолепный панегирик древним грекам, просветителям Рима и мира. Эпиграммы его не всегда удачны. Они недостойны истории, особливо с кафедры. Я заметил, что Лерминье хотя все еще иногда сен-симонствует, но уже начинает с почтением отзываться и о римской церкви. "Sans Teglise que serait devenu le monde!", - вскричал он громогласно и ударив крепко рукою по кафедре. Нападая на Фотия, он почти превозносил папство. Характеризуя IX и X столетия, он видит некоторое устройство только в одной церкви: "Le chaos est partout et Veglise domine". При всем том лекции его составлены из каких-то темных намеков, кои Карамзин назвал бы полумыслями. Он слишком гоняется за эффектом, за блестящими фразами, коими облекает самые пошлые идеи или сведения. "Charles a disparu (Карл Великий)! Nous; trouvons le commencement de la France, de l'Allemagne, de l'Angleterre, de la Russie, de la puissance spirituelle de Rome; nous у trouvons les principia rerum!". И вдруг после латинского изречения начинает рассказ об Англии так: "Cesar alia une fois voir l'Angleterre; c'est le genie romain qui la visita. Il fallait l'attirer a l'histoire". Цезаря не поняли; даже Лукан в своей "Фарсалии" критиковал его за то, что он без пользы был два раза в Англии! "Alfred introduit l'Angleterre dans la grande nationalite de l'Europe. И reproduit Charlemagne; il traduit Воёсе (De consolatione): voila comment s'ourdit la trame de la solidarite humaine". В этой последней фразе есть что-то похожее на мысль; но в чем состояла тогда, при Альфреде Великом, великая народность Европы? Описывая состояние саксонцев-завоевателей до появления Альфреда Лерминье с важностию и протяжно произнес: "lis attendaient quelque chose!..". Я усмехнулся, но не без удовольствия дослушал лекцию, на которую пригласил меня земляк. Аудитория его всегда полна; бывают и дамы; вдова Бенжамена Констана не пропускает ни одной лекции. Он ее баловень. Когда ему для приобретения права на депутатство понадобился законом определенный доход с недвижимого имения, то она снабдила его таким имением - но выбор не удался, и Лерминье не в камере! Слушая его сказки о русских пред Цареградом, мне хотелось познакомить его с былью (фактом), состоящей в народном поверье или предании, у турок издавна на востоке известном, что русские овладеют Константинополем. Лерминье, упомянув о Несторе, мог бы вспомнить и его историческую басню, что Олег прибил щит свой ко вратам Цареграда. "Слава была колыбелию народа русского, - сказал историограф, - и победа вестницею бытия его", - и для греков.