– Я рассчитываю, что хотя бы какие-то мелкие подробности не могли не уцелеть. Ты же знаешь, как тщательно тейлинцы ведут все свои записи, – сказал я. – У нас на втором нижнем уровне хранятся судебные протоколы за тысячу лет из сотни разных городов. Целые комнаты, битком набитые…
Я умолк и махнул рукой.
– Ладно, забудем даже о мелких подробностях. Есть крупные вопросы, на которые я не могу найти ответа. Когда основан орден амир? Сколько их было всего? Кто им платил и сколько именно? Откуда брались эти деньги? Где их обучали? Как они сделались частью тейлинской церкви?
– Ну, об этом-то написано у Фелтеми Рейса, – сказал Вилем. – Они произошли от нищенствующих судей.
Я наугад взял одну книгу и брякнул ее перед ним на стол.
– Найди мне тут хоть одно доказательство этой теории. Найди хоть одну запись, в которой говорится о том, что нищенствующий судья был принят в ряды амир. Покажи хоть одну запись о том, что кто-то из амир служил в суде. Хоть один церковный документ, в котором сказано, что амир вел дело в суде!
Я воинственно скрестил руки на груди.
– Давай, я подожду!
Вилем не дотронулся до книги.
– Ну, возможно, амир было не так много, как предполагают люди. Быть может, их было всего ничего, а репутацией своей они обязаны своей огромной власти.
Он многозначительно взглянул на меня.
– Знаешь же, как оно бывает.
– Нет, – сказал я. – Это замалчивание не случайно. Иногда ничего не найти как раз и означает найти нечто.
– Ну, ты говоришь прямо как Элодин! – сказал Вилем.
Я насупился, но решил не поддаваться на подначку.
– Да нет, ты послушай. Почему об амир так мало фактической информации? Этому могут быть только три объяснения.
И я поднял три пальца:
– Раз: ничего не записывалось. Думаю, эту возможность можно отмести сразу. Амир были слишком важные птицы, чтобы ни историки, ни чиновники, ни церковь, одержимая своими записями, не упомянули о них ни словом.
И я загнул первый палец.
– Два: по какой-то странной случайности экземпляры книг, в которых имелись такие сведения, в архивы попросту не попали. Но это просто смешно. Немыслимо, чтобы за все эти годы ничто из написанного об амир не попало в величайшую библиотеку на свете.
И я загнул второй палец.
– И три! – я ткнул в Вилема оставшимся пальцем. – Кто-то изъял эти сведения, подменил или уничтожил их.
Вилем нахмурился.
– Кто же это мог сделать?
– Ну как кто? – сказал я. – Кому может быть выгодно уничтожить все сведения об амир?
Я сделал паузу, нагнетая напряжение.
– Кто, как не сами амир?
Я ожидал, что он с ходу отметет эту идею, но Вилем этого не сделал.
– Мысль интересная, – сказал он. – Но отчего ты предполагаешь, что за этим стоят именно амир? Не логичнее ли предположить, что за это ответственна сама церковь? Уж конечно, тейлинцы предпочли бы втихомолку подчистить все свидетельства жестокостей амир.
– Это верно, – признал я. – Но тут, в Содружестве, церковь не особенно сильна. А книги эти прибыли со всех концов мира. Сильдийский историк не постеснялся бы написать историю амир.
– Для чего бы сильдийскому историку писать историю какого-то еретического течения какой-то языческой церкви? – заметил Вилем. – А кроме того, каким образом дискредитированная горстка амир могла бы сделать нечто, что не под силу самой церкви?
Я подался вперед.
– Я думаю, что амир куда древнее тейлинской церкви! – сказал я. – Во времена Атуранской империи значительная часть их открытого влияния была связана с церковью, но они были не просто группкой странствующих судей.
– А что заставило тебя прийти к подобным выводам? – спросил Вил. По его лицу я видел, что скорее теряю его поддержку, чем приобретаю ее.
«Древняя ваза, – подумал я. – История, услышанная от старика в Тарбеане. Я это знаю потому, что чандрианы ненароком обмолвились об этом после того, как убили всех, кого я знал».
Я вздохнул и покачал головой, понимая, что если скажу правду, то меня примут за сумасшедшего. Потому, собственно, я и рылся в архивах. Мне нужны были осязаемые доказательства, которые подкрепили бы мою теорию, что-то, что не позволило бы окружающим поднять меня на смех.
– Я нашел копии судебных документов, относящихся ко временам, когда амир были объявлены вне закона, – сказал я. – Знаешь ли, сколько амир предстало перед судом тогда в Тарбеане?
Вил пожал плечами.
Я показал ему один палец.
– Один! Один-единственный амир во всем Тарбеане. И писарь, который вел протоколы суда, ясно дает понять, что человек, которого тогда судили, был простофилей, который вообще не понимал, что происходит.
Я видел, что Вилем по-прежнему сомневается.
– Нет, ну ты сам подумай! – взмолился я. – Судя по тем обрывкам, которые мне удалось обнаружить, до того, как орден был распущен, в империи было по меньшей мере три тысячи амир. Три тысячи хорошо обученных, тяжеловооруженных, богатых людей, мужчин и женщин, аб-со-лют-но преданных «высшему благу»! И тут в один прекрасный день церковь объявляет их вне закона, распускает весь их орден и конфискует их собственность.
Я щелкнул пальцами.