Хроника времён Василия Сталина

«Прошу Вашего разрешения об отправке меня с 434-м истребительным авиационным полком для участия в боевых операциях. К работе в полку считаю себя подготовленным.

Старший лейтенант

Микоян В.».

Дальнейшие события с отправкой Володи на один из самых тяжелых фронтов — да в какое время! — решались помимо рапорта. Как все это происходило, мне рассказал сам Анастас Иванович, и не только рассказал, а даже описал подробности последней встречи и разговора с сыном.

Помню тот вызов в Кремль. Бюро пропусков у Спасской башни, здание за кремлевской стеной — и вот часовой как-то особенно долго и напряженно всматривается в мое удостоверение личности офицера, прежде чем пропустить в здание с кабинетами. Говорят, при этом контроле не так важно что-то обнаружить — проблема ли сличить человека с его фотоснимком? — главное, определенное время выдержать. Это скорее из области психологической проверки: а вдруг задергаешься…

Дальше все было просто. Нина Ивановна, секретарь председателя Президиума Верховного Совета СССР, впустила меня в кабинет, где я по-военному представился мрачноватому с виду человеку — это и был Микоян, — и без долгих вступлений мы начали беседу.

Антастас Иванович рассказывал, как рвался его сын на фронт. Перед отлетом 434-го истребительного авиаполка Володя нервничал и как-то с возмущением бросил: «Все из-за этой фамилии — Микоян!» На что отец возразил: «А чем она тебе мешает?». Володя популярно объяснил, мол, был бы Ивановым — хоть завтра на фронт, а так нашли отговорку: достаточно в полку одного Микояна — Степана.

— И тогда я ему сказал, — не торопясь, с акцентом Анастас Иванович передавал грустную историю проводов сына на его погибель. — Ты не прав, Володя. Фамилия твоя не должна быть помехой в этом деле. Скажи своему начальству от моего имени, что ты военный летчик и должен быть там, где твои товарищи…

Во время беседы рядом со мной сидел какой-то человек. Я решил, что это тоже один из секретарей или помощников Микояна, но вот полез в боковой карман кителя за блокнотом, чтобы записать рассказ Анастаса Ивановича — и наивность мою как ветром сдуло!

Тот — с виду вполне интеллигентный -- мужик вдруг всем корпусом рванулся в мою сторону и… В первое мгновенье я даже не сообразил, что его так испугало. Потом наконец дошло, и до конца беседы озабоченность, чтобы ненароком еще раз не потревожить охранника, старого человека, уже не покидала меня. Я не лазил больше по карманам, старался даже меньше записывать, словом, не допускал никаких лишних движений.

Уж сколько лет минуло, но восторг мой перед реакцией и натренированностью того помощника-секретаря-охранника, признаюсь, не угасает. Нынче на святую Русь понавезли всяких видов азиатских и иных побоищ — жестоких, человеконенавистнических, — но все те диковинные каратэ, у-шу и др. и пр. меркнут перед обученностью старой гвардии НКВД — свернуть шею любому!

Второй раз в Кремль я входил уже как в родной дом. Анастас Иванович прочитал написанное мною о Володе и, помню, деликатно так — куда там редакторам-вахтерам хрущевско-брежневских эпох! — заметил:

— Я па-ны-маю, щто ви хатэли сказат художественно. — Речь шла о прибытии Володи в полк истребителей, и я, как бы между прочим, сообщал, что бойцы там были не любители молочных напитков, что в горячке боя не задерживалось у них крепкое словцо. — Но зачэм для молодежи писат об этом? — спросил Анастас Иванович и с горечью посетовал на падение нравов нынешнего поколения молодых:_:— Дэвушки в брюках ходат, папироси курат — наш крэмлевский воздух портат…

Э-хе-хе, Анастас Иванович… Какой уж там воздух… Тут как-то рокнролльщики со всех закутков Старого да Нового Света чуть было не съехались на Красную площадь. Московская мэрия', говорят, занималась этим вопросом, решали — разрешить перед могилами старых большевиков потрястись «девушкам в брюках» да мужикам с косичками или не разрешить. Не отважились. Стае Намин закрутил идейку-то, внучок Анастаса Ивановича…

Когда я был у Микояна в Кремле, только что вышла книга его воспоминаний «Дорогой борьбы». Подписав на память свою работу, председатель Президиума Верховного Совета СССР пожал мне на прощанье руку и сказал:

— Асталное памощник паможет…

Думал — писать или не писать? — как-то не вяжется до сих пор: Кремль, можно сказать, святилище русской истории, культуры и… подзаборный мат! Но из песни слова не выкинешь, и я хочу рассказать, как за высокой Кремлевской стеной, как раз напротив мавзолея товарища Ленина, меня обложили матом. Мат вообще-то не так чтобы слишком крепкий был, скорее, даже примитивный: тому специалу — попадись он на аэродроме — я бы десять очков вперед дал! Но, известно, эффект выигрывает от неожиданности…