Хроника времён Василия Сталина

И все-таки это было счастливое время. Женщины были легкомысленны, а мужчины предавались любимому занятию — войне…» Такой вот юморок. Долетел он с одной из кинолент издалека — с берегов Сены, от народа, говорят, с шибко веселым нравом. Подобные шутки авторами сценария «Фанфан-тюльпан» отпускались не по поводу последней Великой войны. Хотя, признаем, и наши доморощенные — это самые-то стойкие в мире! — книжники да фарисеи тоже как-то прошляпили на виражах во время оно лихих пилотяг Булочкина, Тучу, Кайсарова с их девическим царством. Помните: «Мы парни бравые, бравые…» из «Небесного тихохода»? Может, та песня об ответственном отношении к доверенной боевой технике и расслабила бдительное административное око? Поди ведь как категорично в отношении прекрасного-то пола было закручено: «А девушки потом!» Впрочем, не случайно. Как первыми успели заметить все те же французы: «Шерше ля фам». Что по-русски звучит не так уж и легкомысленно: «Ищите женщину». Итак, в конце тысяча девятьсот сорок второго года именно это несколько своеобразное обстоятельство предопределило ряд событий, от которых в немалой степени зависела судьба гвардейцев 32-го истребительного авиаполка. В одном из вылетов погиб их командир майор Клещев. В воздушных боях с противником только за полтора года войны 23-летний командир полка Иван Клещев одержал 51 победу! А вот погиб он не от руки врага: в яростных воздушных атаках не нашлось равных Ивану…

Рассказывают, что в канун нового, 1943 года Клещев оказался на одном из полевых аэродромов где-то под Тамбовом. Погода была нелетной — хмурая облачность опустилась едва не до самой земли, но Иван твердо настроился встретить праздник в Москве.

«Лечу! — решительно сказал он. — Меня там ждут…» — и, затолкав за бронеспинку истребителя двух гусей, которых заранее достал в соседней деревушке, запустил мотор, захлопнул фонарь кабины и взлетел. А утром в полк пришел крестьянин и сказал: «Там, в поле, самолет. В кабине летчик и два гуся…» Машина Клещева обледенела и неуправляемая упала…

Много лет пройдет с тех пор. Вспоминая однажды тревожные часы ожидания той давней предновогодней ночи, известная актриса кино Зоя Федорова рассказывала мне о майоре Клещеве и, помню, с грустью заметила: «Хороший был парень Ванечка…» Скажет и с этими простыми словами навсегда унесет с собой тайну двух любящих сердец…

В том же декабре в Химках готовилась к перегону на Северо-Западный фронт группа «лавочкиных». Принимал самолеты комдив Захаров. Осенью сорок первого в горячке отступления, уцелев от расправы скорых на руку трибуналов, он был сослан на восток, спустя год помилован и вот вновь собирал под свои знамена авиадивизию.

По-мальчишески обрадовался Георгий Захаров встрече в те дни с товарищем по испанским событиям кинооператором Кармёном. Но однажды приятель пришел к нему и с ходу ошарашил краткой, но достаточно эмоциональной речью:

— Жора, — сказал он, — я пойду и расстреляю Васю…

Представить, что Кармен готовит покушение на сына Сталина, можно было только в бредовом сне, и Георгий Захаров засмеялся:

— И что нынче за мода пошла: чуть что — расстреляю!..

— Нет, нет, я застрелю Васю, — упрямо повторил Кармен, и по его тревожно бегающим глазам, взволнованному голосу комдив Захаров понял, что приятель не шутит.

— Послушай, Роман, — остановил он его, — ты начнешь палить в Васю, он в тебя. Скажи, что хоть произошло?..

А произошла старая как мир, банальная история, в которой оказалась замешана уже знакомая нам Нина Орлова…

В конце октября сорок второго был задуман фильм о летчиках. Василию предложили стать его военным консультантом. Вот что вспоминает о тех днях Светлана Аллилуева:

«Вскоре были ноябрьские праздники. Приехало много народа. К. Симонов был с Валей Серовой, В.Войтехов с Л. Целиковской, Р. Кармен с женой, известной московской красавицей Ниной, летчики — уж не помню, кто еще.

После шумного застолья начались танцы. Люся (так все звали сорокалетнего А.Л. Каплера. — С.Г.) спросил меня неуверенно: «Вы танцуете фокстрот?» Мне сшили тогда мое первое хорошее платье у хорошей портнихи. Я приколола к нему старую мамину гранатовую брошь, а на ногах были полуботинки без каблуков. Должно быть, я была смешным цыпленком, но Люся заверил меня, что я танцую очень легко, и мне стало так хорошо, так тепло и спокойно с ним рядом! Я чувствовала какое-то необычайное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза (дочери И.Сталина тогда было 16 лет. — С.Г.).

«Что вы невеселая сегодня?» — спросил он, не задумываясь о том, что услышит в ответ.

И тут я стала, не выпуская его рук и продолжая переступать ногами, говорить обо всем — как мне скучно дома, как неинтересно с братом и родственниками; о том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не

помнит об этом и говорить об этом не с кем, — все полилось из сердца, а мы все танцевали, все ставили новые пластинки, и никто не обращал на нас внимания…»