Хроника времён Василия Сталина

Не знаю, что уж меня подтолкнуло действовать более решительно — может быть, беседы с Микояном и, как мне показалось, пробудившаяся в глазах отца искорка надежды что-то все-таки узнать о сыне, — но через полчаса в мое распоряжение был предоставлен какой-то допотопный шарабан, из которого валил дым, в котором кипела вода, однако четырехтактный мотор работал, вращал все, что ему было положено вращать, и мы катили по дороге с выбоинами, оставшимися, похоже, от бомбежек времен Великой Отечественной войны.

Стоит ли говорить, какой неожиданностью для жителей Синьковки оказался прикативший к ним автотранспорт. А шоковое состояние деда Петроченко при виде военного с красной звездой на шапке и передать невозможно! Как я не пытался объяснить, что явился сюда по делу, можно сказать, святому — поиску неизвестного солдата, — дед заикался, отвечал, словно на допросе, и разговорить его кое-как удалось только с помощью бабки.

Вот что я тогда от него узнал.

Осенью 1942 года, оказавшись в плену, Павел Петроченко с товарищами работал в поле — убирали хлеб. Неожиданно из-за облаков вывалился горящий самолет и устремился на колонну немецкой техники — куда-то тянулись танки, машины противника. Дальше все произошло в считанные секунды: удар самолета по той колонне — и море огня!..

Но Павел Петроченко видел и то, как от удара из кабины краснозвездного «ястребка» выбросило летчика. Первыми к месту его падения подбежали немцы, принялись шарить по карманам, и было слышно, как они кричали: «Микоян сын! Микоян сын!» Петроченко припомнил, что летчик был одет в коричневый кожаный реглан. Эту деталь потом подтвердят Володины братья — Степан и Алексей. Немецкие же солдаты, забрав документы летчика, стали снимать с него и сапоги, и тот реглан, но что-то им не удавалось, и тогда они распорядились закопать русского.

На мой вопрос: — кто еще хоронил летчика? — Петроченко назвал своих товарищей по беде. Среди них были москвичи Громов, Сороковой и полтавчанин Головадченко. Больше он ничего не добавил.

Таков конец жизни одного из пилотов 434-го истребительного авиаполка, рядового неба Владимира Микояна.

О боевой судьбе 18-летнего летчика-истребителя была подготовлена публикация. Но с каким трудом она проходила… Казалось бы, какие во всей этой истории военные государственные тайны? Вся-то судьба героя — школьная парта, год в кабине самолета да несколько боев. Однако не так-то все просто оказалось. Члены редколлегии, помню, крепко засомневались и высказали опасения по поводу эпизода с отправкой Володи на фронт. Он-де выразил отцу недовольство своей фамилией — дело семейное. А вдруг с них спросят: «Куда смотрели? Зачем смуту вносите с фамилией члена Политбюро?..» Я сослался на страницы, написанные самим Анастасом Микояном, где он подробно передавал давний разговор с сыном: «Володя бросил тогда даже более резко: “Проклятая эта фамилия — Микоян!..”» Члены редколлегии покряхтели, побурчали и… отважились! Сохранили текст с «подтекстом» — «если уж сам Анастас Иванович…»

А вот фразу о пленных, о последних мгновениях жизни летчика — один из заместителей главного редактора перечеркнул красным карандашом и публиковать категорически запретил. «Вы знаете, где эти люди? А если они где-нибудь там? Сбежали, как предатели? — сурово вопрошал зам: — Прочитают газету и завтра нам привет пришлют?..»

В газете все знали тайную мечту этого полковника — он спал и во сне видел широкие генеральские лампасы… Так что про плен пришлось все убрать, хотя Петр Петроченко прислал письмо, в котором еще раз подтверждал и фамилии товарищей по плену, и тот памятный случай в своей многострадальной солдатской судьбе.

Однако закончим эту грустноватую главу. Знаю, существует статистика таранов — воздушных, огненных. Своеобразная бухгалтерия для пропагандистов. Что ж, выходит, и таран Володи Микояна следует туда занести — для общего счета.

Шерше ля фам…