Хроники Белого Ворона-5: ПОКА ЛЕТИТ МОНЕТА

Из всей еды давно осталась только сушёная рыба. Сушёная рыба без соли. И ещё сосновые ветки, которые наросли в этом году — свечки. Они были уже изрядно одревесневшие, но долгими днями в пещере делать всё равно было нечего, а Сэйери где-то читала, что так можно победить авитаминоз и цингу.

ОДНА ЗА ДРУГОЙ…

Однажды ночью в средней пещерке все уснули, костёр погас, и все очень сильно замёрзли. Вся средняя пещерка чихала и кашляла, но это было ещё ничего. Кам, а за ней Аяка сделались горячими, словно печки. От жара их волосы прилипли ко лбам, и всё, что они говорили, было больше похоже на бред. Лисы могли бы сварить целебный отвар из сосновых и берёзовых почек. Могли бы, если бы у них был котелок или хотя бы железная кружка, а не куча пластиковых с лисичками, которые все набрали перед переходом.

На четвёртый день Кам замолчала, а в её дыхании, и без того хриплом, проявился какой-то свист. Ночью она перестала хрипеть, и звук этой тишины был страшнее, чем предыдущий бред. Кам ушла в самый тёмный час ночи, первой, словно в насмешку над своим именем*. Следом, перед рассветом, тихо и неслышно умерла Аяка.

*Кам — черепаха (яп.), символ длинной жизни.

Младшая сестра Кам, Харуко, словно потеряла интерес к жизни. Она перестала есть, не выходила за дровами, когда был её черёд, и днями напролёт сидела, забившись в дальний угол пещеры. На третий день, в рассветных сумерках, Нэоко и Эцуко, следившие за огнём в левой пещере, увидели, что Харуко бежит в лес — в тонкой маечке и летней коротенькой юбке. Накинув на себя второпях какие-то вещи, девчонки бросились за ней…

25. ХОРОШО БЫТЬ КИСОЮ, ХОРОШО СОБАКОЮ…

ДЕВЫ ОЗЕРА

Следы Харуко, чёткие в выпавшем ночью снегу, вели к озеру, и когда дежурные костровые добежали туда, полынья в пяти метрах от берега ещё колыхалась свежими льдинками.

— Там мелко, вытащим её! — крикнула Эцуко, и подруге не пришло в голову ни одно слово против — ведь там могла быть ещё живая их сестра-лиса, помутившаяся рассудком от горя.

Девушки бросились в полынью, и ледяная вода обожгла их.

— Ты её видишь⁈

— Нет! Я нырну!

— Я держу тебя!

Нэоко присела в воду с головой, чувствуя, как холод сжимает внутренности. Вода была зелёной, как сосновая хвоя, и прозрачной. В поднимающихся от её движений клубах ила ей показалась девичья рука. Нэоко потянулась, опасаясь, что не сможет схватить, потому что пальцы начало сводить судорогой, и почувствовала, как ноги оскальзываются на чём-то похожем на ствол осинки с подгнившей корой. Дно, на первый взгляд представлявшееся единым целым, оказалось случайным наносом, разъехавшимся под весом двух тел… и сомкнувшимся над ними.

Последней жертвой озера стала Фудзико, понадеявшаяся на крепость льда.

Кто мог знать? Ударили морозы, и лёд встал крепкий — и у берегов, и на маленькой речке. А сушёная рыба за дни ненастий кончилась почти вся. Фудзико собиралась пробить лунку ближе к середине озера и порыбачить — у неё была с собой крепкая валежина вместо пешни, а надколоть лёд она надеялась с помощью найденных на берегу больших булыжников. Но ей не понадобилось ни то, ни другое. Она и дойти до середины озера не успела. Над родником, бьющим на дне и питающим это озерцо, всю зиму держался тонкий лёд. Если бы Фудзико была опытнее… или наблюдательнее… или ей просто пришло бы в голову пройти в трёх метрах левее — ничего этого не случилось бы. Или если бы ночью не выпал снег. Или если бы ветер, обычно выдувающий поверхность озера до зеркального блеска, успел сделать свою работу — Фудзико заметила бы темнеющее пятно тонкого льда.

Но она не заметила.

Озеро получило свою четвёртую жертву, а у лис почти не осталось тёплой одежды.

ЗА СТО ДНЕЙ

Лисы перебрались в правую пещеру. Все. Во-первых, (хоть и тесно) так было теплее. А во-вторых, после всех случившихся событий, у них больше не получалось принести столько дров, чтобы постоянно жечь три костра. А ведь ещё нужно было иметь запас на случай, если разразится непогода!

Зато в левой и в средней пещере можно теперь складывать дрова. Если у кого-то получалось принести лишние.

Изуми рисовала. В блокноте осталось несколько чистых листков. Блёклый свет угасающего зимнего дня мешался с неверными отблесками от пламени костра. Ёсико была сейчас хорошей натурщицей — не вертелась, не скакала как раньше. Она неподвижно сидела спиной к костру, лицом к выходу из пещеры, вглядываясь в заснеженный лес, и иногда беззвучно шевелила губами, словно разговаривая с кем-то. Каэдэ время от времени подкладывала в костёр новые ветки, и когда пламя вспыхивало сильнее, казалось, что рыжие меховые ушки Ёсико подрагивают, прислушиваясь.