Хроники ближайшей войны

Это был такой ЖЖ в миниатюре; интровертность и подпольность - вообще часто встречающиеся черты типичного сетевого персонажа. Думаю, для того чтобы исправить свое положение, Галковский именно слишком интеллигентен - а для того чтобы кротко и с достоинством его переносить, слишком темпераментен, слишком ярок и талантлив, слишком инфантилен наконец. Возможно, именно российская духовность, о которой так много говорили большевики, меньшевики, эсеры и все кому не лень,- служит причиной того, что у России всякий раз не хватает сил решительно утвердить себя во внешнем мире. А для того чтобы смиряться с этим положением - Россия слишком велика и обильна, и разнообразно талантлива, и самолюбива, при всей подпольности; именно сочетание духовности, более тонкой, чем европейская, с самолюбием, превосходящим азиатское,- и приводит к тому, что Россия не может занять подобающее ей место и вечно проклинает сама себя, как в «Ночном дозоре» (каковой метафоры авторы и не скрывают).

Но аналогия с Галковским - и вообще с любой личностью - всегда неполна: личность-то более-менее едина, тогда как Россия довольно четко делится на власть и народ, и сплотить их не может никакой стресс. Быть может, российская власть слишком бездарна в военном и дипломатическом отношении, чтобы расчистить для России достойное место на пиршестве равных,- а народ слишком талантлив, чтобы такое положение терпеть. Именно это роковое разделение народа и власти приводит к тому, что страна как целое ненавидит и истребляет себя, порождая все новую власть и тут же отчуждая, как бы беспрерывно отрывая себе голову, а потом с отчаяния ломая руки и ноги. Подпольность русского сознания обусловлена бездарностью власти - которая не умеет достойно отвечать на внешние вызовы - и талантом народа, который не желает с этим мириться, но, вместо того чтобы скинуть власть, перманентно уродует себя.

Почему же Россия непрерывно устанавливает у себя столь бездарную власть, при собственном незаурядном таланте, огромном сырьевом и интеллектуальном ресурсе, гигантской территории? Почему главным принципом при назначении «власти» всегда становится отрицательная селекция - при которой, по точному слову Пелевина, любой коллектив обязан подражать наиболее отвратительному из составляющих его персонажей? Почему рулить искусством обязан самый бездарный, газетой - самый циничный, а производством - самый ленивый? Почему самая мысль о понимающем и демократичном начальнике враждебна русскому интеллекту? Почему интеллигенция хронически не удерживается во власти? Почему, наконец, при виде «жесткого начальника» значительная часть народа повторяет, как заклинание: «С нами только так и можно»,- а лучшим полководцем считает генерала, который гробит больше солдат? И ведь все это - не субъективный взгляд и не личный опыт автора этих строк: вспомните, дорогой читатель, был ли у вас хоть раз в жизни начальник, который реально умел и понимал больше вас, начальник-гуру, которого хотелось слушаться? А офицер, за которого вы могли бы - не хотели, это понятно, но могли бы - умереть?

То-то.

На вопрос о причинах этой отрицательной селекции я мог бы предложить парадоксальный, но, если вдуматься, единственный ответ. Дело даже не в том, что отвратительный начальник повышает самоуважение подчиненного: страдания от плохого начальства многократно превышают радость от этого самоуважения. Дело в том, что отрицательная селекция - наилучший способ как можно дольше поддерживать описанное выше положение вещей, то есть воздерживаться от «делания истории» и ходить по кругу. Россия потому и воспроизводит сама себя - неуклонно при этом деградируя, но не такими уж катастрофическими темпами,- что это ее метод «уклонения от истории». Ибо выход из подполья чреват слишком серьезным самоанализом, а это всегда травматично. Главное же - выход из подполья обозначил бы начало истории.

А все, что имеет начало, всегда имеет и конец. Страх перед этой конечностью исторического бытия и есть главная примета российского внеисторического существования. Именно поэтому патриотам так невыносима мысль о том, чтобы войти в мировую коалицию, противостоящую радикальному исламу. Такая коалиция означала бы возвращение в историю. Нет уж, лучше видеть за всеми врагами привычные Штаты - чья история линейна; этим можно заразиться… У подпольного человека истории нет, потому что и идти ему из своего подполья, в сущности, некуда. Выход наружу запретил себе он сам - мотивируя это тем, что все «люди дня» продались дьяволу; а внутри, с самим собой, ему давно уже плохо и одиноко. Подпольные люди истязают сами себя. Подпольные страны истребляют свое население. И те, и другие нуждаются в помощи психоаналитика и остро ненавидят его.

3