Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2

– Первый раз, как пошел к Мазарину, сказал доктор: – я проходил небольшую галерею, примыкавшую к его комнатам и остановился посмотреть фреску Жюля Ромэна, изображавшую торжество Сципиона. Послышался шелест туфлей кардинала, которые он тащил по паркету, не будучи в состояния поднять ног: больной, который не мог видеть меня, тяжело вздыхал и разговаривал сам с собой, останавливаясь перед иными картинами». – «Все это надобно оставить; говорил он и, пройдя несколько шагов направо или налево, – продолжал: – все это надобно, оставить… и это… Мне стоило такого труда приобретать… О, я не могу кинуть моих богатств без сожаления, ибо не увижу их там, куда иду… куда иду! Боже мой, когда я подумаю об этом»! При этом восклицании, которое меня растрогало, я не мог удержаться от вздоха. Кардинал услышал. – «Кто там»? спросил он. – «Я, монсеньер, отвечал я: – и пришел по приказанию вашей эмипенции». – «А, хорошо, я очень рад видеть вас, доктор… Дайте мне руку, я так слаб, что легкий меховой халат составляет для меня тягость». – «Вы напрасно ходите». – «Согласен, но видите ли эту прекрасную картину Корреджио, эту Венеру Тициана и несравненный потоп Каррача – я хотел попрощаться с ними». – «Вы всегда будете еще иметь время для этого». – «Не так много, любезнейший Гено, если впрочем, посоветовавшись со своими собратьями, вы не найдете…» – «Возможности более продолжительного срока, – нет, монсеньер, не следует питать подобной надежды». – «Вы правы, друг мой, гораздо же лучше окончить дело таким образом, что как будто развязка гораздо ближе, и если она случится гораздо позже…»

– Право, сказал Гено, продиктовав мне этот разговор: – я не имел бодрости уничтожить упрямую надежду, котирую не переставал питать бедный кардинал, несмотря на мою откровенность. Опершись на мою руку и передвигая с трудом ноги, он возвратился к картинам, когда ему доложили, что пришел государственный секретарь с чрезвычайно важной депешей, – «я не могу его принять, отвечал первый министр: – я не в состоянии заниматься делами». – «Так и прикажете отвечать, ваша эминенция»? – «Вы можете, кроме того, прибавить, что он должен обратиться к королю и делать что хочет… Мое время прошло, теперь очередь его величества.

У меня теперь в голове много дел, совершенно не похожих на интересы королевства… Смотрите, продолжал Мазарини, обращаясь к картинам: – смотрите на это последнее произведение Альбано[7]…Прощай же, нежная и грациозная кисть, прощай»!

Молодой граф Бриенн, без сомнения будет находиться в комнате кардинала до последней минуты, но он там не один. Обществу игроков дозволено заниматься игрой в двух шагах от постели его эминенции, который следил за ней, а если не мог сам видеть, то справлялся через своего камердинера Бернуина. Вот что сказал мне Сувре – один из участников этого предсмертного банка.

– Я играл за кардинала и, взяв хороший куш, поспешил уведомить его об этом. – «Это хорошо, отвечал с улыбкой Мазарин: – но в постели я гораздо больше проигрываю нежели выигрываю в байке».

Вообще первый министр в последние дни выказывает странную смесь сожаления и смирения. То он говорит о своей смерти спокойно и хладнокровно, почти весело, то обнаруживает трусость, боязнь. Бриенн, от которого я слышал нижеследующее, вошел однажды в спальню Мазарини. Кардинал дремал перед камином, прислонившись к спинке кресла; по телу его пробегала дрожь; губы его шептали что-то невнятно. Граф боялся кризиса и крикнул Бернуина, который потряс больного за руку, чтобы вывести его из этого тяжкого положения.

– Что такое, Бернуин? – спросил кардинал, просыпаясь. – Чего от меня хотят? Я ведь знаю, Гено мне сказывал.

– К черту Гено и его предсказания! – воскликнул верный служитель.

– Да, Бернуин, да, Гено мне говорил, и я уже никак не ускользну: надобно умирать.

– Господин Бриенн пришел, – продолжал камердинер, который хотел отвлечь кардинала от печальных мыслей.

– Пускай войдет. Я умираю, бедный друг мой, – продолжал он, увидев графа.

– Эти мрачные мысли, – сказал государственный секретарь: – причиняют вашей эминенции гораздо больше вреда нежели самая болезнь.

– Это правда, но Гено сказал, а он хорошо знает свое дело.

– Этот разговор меня растрогал, прибавил мне потом граф: – и слезы невольно покатились у меня из глаз. Первый министр заметил это, протянул мне руки и нежно поцеловал. Смрадное дыхание едва не задушило меня.

– Я очень огорчен, но чувствую что необходимо умереть, – прибавил он, прикладывая руку к сердцу и повторил: – Гено сказывал, Гено сказывал.