Хроники частного сыска

Через минуту входная дверь снова распахнулась. Михей уж было подумал, что Пётр и Николай за чем-то вернулись. Но это были не они. Это был мужчина, и вид у него был невзрачный, потрёпанный. Он сутулился, прятал лицо в поднятый воротник длинного демисезонного пальто, двигался шаркающей, вялой походкой.

Мужчина прямиком прошёл к бару, кивком головы поздоровался с Олегом, вынул из карманов пальто руки и положил их на стойку в ожидании коктейля, которого он не заказывал, но который тотчас же был подан.

«Видимо, постоянный клиент», – рассудил Михей, берясь за третью кружку пива и разделанную воблу.

– Так что же дальше, мужичок? – спросила Лёля у Борьки.

– Дальше? А дальше вот что…

Михей ел рыбу и вслушивался в рассказ пьяненького Борьки. Рассказ, впрочем, во многих деталях уже был знаком ему от ушедшего Петра.

Михей ел, пил и хмелел, а наверху для него уже была застелена свежим бельём односпальная деревянная кровать.

В седьмом часу вечера Михей завалился на скромную берёзовую кровать и сразу же забылся непорочным сном младенца. Храпел он до того могуче, что стены сотрясались, а постояльцы возмущались, пытаясь стучать и ломиться в дверь – эти затеи были немудрёны, и не могли разрушить покоя Михея: он, не просыпаясь, на минуту затихал, и снова оглушал округу громовыми раскатами богатырского храпа.

Был двенадцатый час, когда шумная, безрассудная молодёжь заняла отведённые им три маленькие комнаты с двумя одноместными кроватями в каждой. Под завязку загруженные алкоголем они и не думали спать, они желали любви и веселья. Но Жорка с Санькой были вынуждены, поболтав о том о сём, наконец погрузиться в дрёмный чад хмельного угара, а Ванька со Светкой и Петька с Лёлькой до часу ночи придавались любовным утехам: каждая парочка, конечно же, в своей комнате, которые были по обе стороны от апартаментов Михея. Неистово храпя, Михей отвлекал их, навязывая своё присутствие и задавая ритм их упражнениям. Но с тем же успехом, от осознания того, что рядом присутствует грубоватый на вид, немного неотёсанный совершенно посторонний мужик, он привносил в забавы не спящих в ночи соседей горсть пикантности. Особенно это заводило Лёлю: ей мерещилось, что рядом с мужиком, производящим колебательно-сокрушительные гортанные звуки, лежит его жена, а на внесённой в комнату раскладушке пытается уснуть их неразумное чадо мужского пола. И мать с сынком вот так вот лежат в темноте и слушают храп, одновременно прислушиваясь к тому, что творится за стенкой, – у чада загораются румянцем щёки, и ему грезятся непонятные запрещённые сцены, в которых так искусна мастерица Лёля!.. И Лёля исправно, самозабвенно бесновалась, изводя, измочаливая бедного Петьку. Она стонала, визжала, пыхтела, шмякалась и соударялась, прыгая, и бухала спинкой кровати по стене. Казалось, она делала всё, чтобы привести в негодность, разбалтывая, заставляя поскрипывать хлипенькую кровать.

По другую же стену комнаты, которую заняли Лёля и Петька, терпеливо ждали тишины, делая вид, что они ничего не слышат и уже спят, Лёша, Кирилл, Сёма и Рита. Они, для экономии собственных средств и по просьбе хозяина, быстро достигнув с ним взаимовыгодного соглашения, ютились на двух кроватях и двух раскладушках в одной комнате. Они жили в «Кольчуге» уже вторую неделю, но всё ещё не видели призрака, ради которого они, собственно, и приехали.

Ребята успели в должной мере оценить в ресторанном зале насколько восхитительная и обворожительная Лёля и какой из себя заморыш Петя, поэтому они, от зависти и для приличия проявив надлежащее возмущение охами и ахами, перемежающимися взвизгиванием и рычанием, скоро умолкли, до крайности смущённые откровенной близостью разврата. Лёша, Кирилл и Сёма под покровом ночи мечтали о девочках. Но не забывали они и о лежащей в одной комнате с ними единственной подруге Рите, нет-нет да взвешивая свои возможности, представляя, как бы всё вышло с ней. Рита же крепко жмурилась в ночи и перебирала различные сцены с каждым из трёх приятелей, стараясь понять, с кем бы вышел самый незабываемый, восхитительный секс – вулкан страстей. Рита проделывала это в своей головке отстранённо, не думая о любви или каких иных глубоких чувствах, и, давно никем не приласканная, тихонечко, опасливо, так, чтобы не приметили мальчики, сама себя радовала.

Михей проснулся неожиданно и враз:

– А?! Что!?

Он подскочил, сел.

Сообразив, где он находится, убедившись, что всё на прежнем месте, а в комнате никого нет, Михей повалился на постель. Было очень тихо. Ниоткуда не доносилось ни звука. Он посмотрел на наручные часы – около двух ночи, осталось спать два часа, а затем – в путь-дорогу. Он посмотрел на подслеповатое окно, – но в нём ничего не могло быть, потому что за ним – лишь скромный наружный свет гостиницы, голое поле и тонкая полоска далёкого леса перед озером, которое уже сковано тонким льдом.