Осенью он собирался выехать в Суздаль и всю зиму провести в Ростовской земле. Северо-восточные владения свои деятельный князь укреплял, строил крепости, храмы, торил дороги. Мономах понял уже давно — там, в Залесье, будущее Руси. А на половцев он, рано или поздно, убедит двухродных братьев выступить. Пройдёт лето-другое, и уразумеют князья, что долгий и прочный мир со степью невозможен. Ибо чем живёт половец? Разбоем, набегами лихими. Хватает золото, парчу, паволоки, угоняет скот, уводит пленников. Этим и кормится, этим богатеет.
...Тридцатого августа наконец заявился в Витичев Игоревич. Въехал в стан на вороном аргамаке с дорогой обрудью, неторопливо спешился, вошёл в шатёр к двухродным братьям, удобно расположился на ковре, поджав под себя ноги.
Сильно изменился, постарел, похудел крамольник. Вислые усы совсем стали седы, борода узкая торчала каким-то несуразным клоком, на шее выдавался острый кадык, щёки изрыли морщины. Голову Игоревича покрывала широкая лисья шапка.
«Со степняком схож, — с насмешкой отметил про себя Мономах. — Впрочем, делишками своими злыми любого хана переплюнет!»
Игоревич прервал воцарившееся в шатре молчание.
— Вот приехал я к вам, братья. У кого на меня какая жалоба? Почто меня звали? Еже есть на меня обида, готов дать вам ответ.
Отозвался Мономах:
— Сам ты присылал и ко мне, и к Ольгу с Давидом грамоты, в коих жаловался на Святополка. Вот мы и собрались здесь по желанию твоему и по долгу братнему. Хотим бо видеть тишину и мир на Руси, а такожде оборонить мыслим землю Русскую от иноплеменников. Ты же, придя, сидишь с нами на одном ковре и об обидах своих теперь ничего не молвишь. Вот и мы потому молчим и слушаем, что ты нам скажешь.
Игоревич ничего не отвечал. Боялся он обличений со стороны Святополка, помнил, как уговаривал его пленить и ослепить несчастного Василька. Кто теперь из братьев поверит в ромейского патриция и в козни бояр? Трусливо отводил волынский владетель очи в сторону.
— Сядем все на коней, отъедем каждый в сторону со своею дружиною, совет держать будем, что с Давидом деять, — предложил Мономах.
Оставили князья Игоревича в шатре одного, разъехались в стороны, долго совещались, потом собрались все четверо в чистом поле, сидя на конях.
— Мыслю так! — объявил Владимир. — Свести Игоревича надобно со владимирского стола. Ты, Святополк, жаловался, что волостей у тебя мало. Вот и посадишь сына своего, Ярославца, во Владимире-на-Волыни. Игоревичу же дашь другие городки из своих владений. Какие? Сам смекай.
— Уже о том подумал, — отвечал братьям обрадованный Святополк. — Бужск дам, Острог, Дубно да Чарторыйск. Большего сей коромольник не стоит.
— Я добавлю Давиду от себя двести гривен, — заключил Мономах.
— И мы столько же дадим. Как-никак брат он нам, — промолвил Олег.
Хитрый Мономах смотрел далеко вперёд. Отдавая Волынь в руки Святополка, надеялся он в скором будущем повернуть мысли владетеля Киева и его ближних бояр в половецкую степь. Ведь и Киевская земля не менее Переяславской страдает от набегов лихих орд, а овладение Волынью утолит жадность Святополка и прекратит войну на западе Руси. Ещё Мономах был уверен, что Теребовлю алчный сын Изяслава не получит.
«Ростиславичи не отдадут. Володарь достаточно силён, постоит за себя и за брата», — размышлял Мономах, слушая вполуха, как бояре объявляют мрачному Давиду Игоревичу решение снема.
Игоревич уползёт в тот же день в Бужск, а братья учинят у себя в шатре пир, празднуя наступление на Южной Руси долгожданного мира.
Тем часом Юрий Вышатич и Халдей уже скакали по пыльному шляху, наперегонки с жарким летним ветром, неся Володарю невесёлые вести о Теребовле.
ГЛАВА 90
Поначалу хотел Володарь немедля отослать к Святополку скорого гонца с грамотой, наполненной гневными словами, уже совещался о том со слепым братом, но Халдей, как обычно, спокойный и рассудительный, князя от этой затеи отговорил.
— Не пиши, светлый князь, и не посылай в Киев людей. Не отвечай ничего, но и Теребовлю не отдавай. Выиграй немного времени. Укрепи стены города, подтяни к берегам Серета дружину. Может быть, новой войны не случится.
Убедительно говорил умный хазарин, и Ростиславич нехотя, но смирил охватившее душу негодование. Тотчас послал он к Теребовле отряд дружины во главе со старым Вереном. Вслед за тем и сам он намеревался отбыть к восточной границе своих с несчастным братом владений.
...В семье Володаря в начале лета случилось прибавление: княгиня Анна разрешилась от бремени сыном. Ребёнка, как советовали мать и Таисия, нарекли Ростиславом в честь деда. Радовалась старая Ланка второму внуку, цвела довольная Анна, слепец Василько подержал на руках и расцеловал любезного племянника. Но не все, как оказалось, были появлению на свет крохотного княжича довольны.
...Княгиня Анна, ухватив за ухо, приволокла к Володарю упирающегося Владимирку. Мальчик сопел, лицо его искажала боль, но молчал он, не срывался в плач.
— Волчонок дикий! — вскричала возмущённо молодая женщина. — Вот, погляди! Первенец твой! Подкрался к младенцу Ростиславу и ногой в его пнул! Какой гадёныш!