Хроники Червонной Руси

— Твоя воля, сестрица, — согласился с её доводами Володарь. — Одно тебе скажу. Ежели что не так пойдёт, знай: ворота городов моих всегда для тебя открыты.

Елена, рыдая, бросилась ему на шею. Они долго стояли обнявшись. Володарь с любовью гладил прижавшуюся к нему сестру, говорил ласковые слова.

Имею надежду, схлынуло окончательно на Червонной Руси лихолетье. Всё к тому идёт. Мирно жить будем, — заключил он.

— Дай-то Бог, брате, — сквозь всхлипывания, тряся головой в кике, отвечала ему Елена.

ГЛАВА 105

Чёрное ночное небо, усыпанное жёлтыми огоньками звёзд, нависло над заснеженным куполом Черногоры. Было прохладно, отрывисто свистел в ушах ветер, качая стволы грабов и ветви разлапистых горных пихт. В шатрах и вокруг них собирались воины, русские и угорские, звучала речь и славянская, и мадьярская, и половецкая, иной раз слова причудливо мешались, но все друг друга, как ни странно, понимали. Лошади хрупали овсом из торб, вокруг станов разъезжали конные сторожа. В свете факелов и костров блестели дощатые брони, зерцала, шишаки, мисюрки.

Володарь расположился на кошмах в своём шатре, снаружи обшитом красной материей, смотрел пристально, с заметным недоверием на сидящего напротив Коломана. Решили двухродные братья встретиться на границе своих владений, было им что обсудить, о чём договориться.

Накануне состоялся обмен пленными. Русских среди них было намного меньше, чем угров. Володарь приказал вывести из темницы среди прочих и пышащего злобой Жольта. Семь лет протомился в тюрьме угорский проведчик. При виде своего неудачливого слуги Коломан злобно сплюнул. Когда же Жольт стал ему что-то шептать на ухо, король решительно отодвинулся и прикрикнул на него:

— Пошёл прочь! Болонд! Не желаю тебя больше слушать!

Хмуро озираясь и пошатываясь, скрылся скрипящий от злобы зубами Жольт за угорским обозом. Володарь надеялся, что навсегда ушёл он из его жизни.

...Единственный видевший глаз Коломана косил недобрым огоньком в сторону застывшего у входа в шатёр молодого гридня-перемышлянина.

«Боится, что велю я его схватить и брошу в поруб. По себе, видно, других меряет!» — с раздражением подумал Володарь об угорце.

Пили из оловянных кружек тягучий ол, медленно, большими глотками, макая в пенистую жидкость вислые усы. Долго сидели молча, выжидая, кто первым начнёт серьёзную толковню.

Коломан не выдержал, отставил в сторону ол, заговорил тихо, хриплым голосом:

— Вот, позвал тебя, братец! Давно мы с тобой не виделись. Кажется, со свадьбы Васильковой. Кирие элейсон! Двадцать лет прошло! Нет, больше! Почти двадцать пять! Всё недосуг. Грамоты, послы, войны! Иногда хочется сбежать от этого всего! Укрыться где-нибудь в горном замке или в монастыре. Да, Володарь! Чуть не забыл спросить. Ты отстроил Тустань, крепость в Горбах?

— С Божьей помощью, брат.

— Вот у тебя есть теперь надёжное убежище. Будет куда спрятаться в случае чего.

— Да я вроде бы прятаться покуда ни от кого не собираюсь. Володарь усмехнулся. — Не от твоих же вершников лихих! Чай, встретил тебя на Вагре тогда...

— Опять ты о нашей ссоре! — досадливо скривился Коломан. — Кирие элейсон! Забудь. Было, прошло. Грамоты есть мирные. Дочь свою за твоего первенца отдаю. Что вспоминать былые недоразумения?

— Ты говоришь верно. Только что я матерям и жёнам скажу, чьи сыны и мужья в сече полегли? Что, грамоту твою им показывать стану? Или дочь твою на погляд выведу? Смотрите, мол, экая красавица у меня — сноха! Вот за то головы ваши близкие и сложили, чтоб она в красивых одеждах по терему свиноградскому хаживала да будущих князей и княжон земле вашей рожала! Поймут ли меня, одобрят ли?

Скуластое жёлтое лицо Коломана на мгновение исказила гримаса злости, но он сдержался. Ответил спокойно, без запальчивости и гнева:

— Но разве это плохо, брат мой? Павших не вернуть, зато живущие ныне будут пребывать в мире. Кирие элейсон!

— В том ты прав, — согласился с угорцем Володарь, одобрительно кивнув.

— Не время нам вспоминать былую вражду, — прохрипел король мадьяр.

Чело его украшала золотая корона святого Стефана, плечи покрывала горностаевая мантия. Володарь тоже был одет в дорогой кафтан с золотой прошвой в три ряда по вороту и подолу, стан князя перехватывал золочёный пояс с раздвоенными концами, на голове красовалась горлатная шапка, на ногах — востроносые тимовые сапоги.

Челядин подал ароматно пахнущий острый суп — венгерский гуляш с мясом, луком и клёцками, разлил его в серебряные тарелки.

— Помнишь, как мы хлебали в детстве из одной миски? — спросил, улыбнувшись, Володарь.

— Ещё бы! И как покойная матушка обозвала меня поросёнком! Помнишь, когда ты приехал к нам в гости из Таматархи? И как брезгливо поджимала губки моя дражайшая Фелиция! Кирие элей сон! Уже три лета, как она умерла! — Коломан горестно вздохнул. — Вот не любил её, скажу тебе как на духу, а рыдал, будто ребёнок, на её похоронах. Потом скончался её отпрыск, Ладислав. Не знаю даже, как мне теперь быть. У меня пока нет сыновей, и неизвестно, на кого оставить державу. Тебе легче, Володарь, у тебя есть два сына.