Хроники Януса

У многих хозяев бытует мнение, что нельзя допускать, чтобы раб и хозяин имели что-то общее – между ними всегда должна быть глухая стена. А если такая стена падает, её нужно заново возвести. Например, не следует спрашивать мнение раба. Не следует хвалить и поощрять его за хорошую работу. И вообще делать чего-либо, что раб расценит как добрый знак или заботу. Речь, как они говорят, не о жесткости, а о том, что хозяин должен быть равнодушен и требователен – и раб должен это чувствовать. Я скажу, чем многие это объясняют. Во-первых, до двух третей, говорит они, всех наших рабов из приходят варварских земель – в первую очередь с Азии и Африки, где деспотии весьма сильны. Их правители всячески стараются подчеркнуть и увековечить свою мощь с помощью силы и жестокости. Людям в тех землях с детства внушается, что сила превыше добродетелей. Наказание за любое мелкое ослушание несоразмерно сурово. И если случается, что кто-то из таковых, будучи прежде сам рабом, страдающим он гнёта своего хозяина, делается по какой-то причине свободным, богатеет а, затем, сам становится господином – то нередко становится намного более жесток по отношению к своим бывшим собратьям, кем он был сам до недавнего времени. С этим, как говорят мои собеседники, ничего поделать нельзя, эти люди так воспитаны. Наше поощрение или, чего хуже, выказывание заботы, развратит их и воспримется как проявление слабости, а хозяин потеряет всякое уважение. Поэтому-то и следует выбрать разумную середину для них между страхом и разумное заботой – что как раз есть равнодушие и требовательность. Так они говорят.

Один из них, далее, привёл мне пример бунта в Кампании два года назад, где рабы жестоко расправились с господином – и этим доказывал мне, что это как раз произошло из-за незнания их природы. Я же, зная этот случай почти что досконально, возразил, что это было на вилле некоего Гая Фульвиция, сына богатого плебея. Если же называть вещи своими именами, он был ничтожеством, недостойным памяти своего отца. Получив от отца огромное состояние, он его прокутил менее чем за полгода. Деньги развратили его; он погрузился в пучину распутства и, как следствие, боги извратили его разум: он изыскивал все более и более изощрённые развлечений. Будучи римлянином по рождению, он был варваром в душе. Рабы восстали из-за его жестокости. Причиной тому стала казнь семьи раба за намерение к побегу, и остальных двенадцати рабов за то, что, зная об этом, не известили господина. Началось же всё с того, сказал я, что один раб был статен и красив, таков же был и его сын – мальчик одиннадцати лет. Господин отобрал его от отца и матери и развлекался с ним сам и потом давал своим гостям. В конце концов мальчик умер. Но у этого раба был другой сын. Семья раба замыслила побег. Кто-то узнал это и выдал их. Затем были пытки без разбору, и уже после этого произошёл мятеж… Я сказал, что не бывает следствия без причины. После этого кое-кто со мной согласился, но далеко не все. Взгляды как у нас с женой редкость среди римской знати. Но мы с Плинией до сих пор не изменили им, и со времени лишь убеждаемся в их правильности.

Я сказал, что моя супруга полностью разделяла мои взгляды. Но её отношения с новой рабыней превзошли мои ожидания. Я заметил, что Плиния общалась с ней, не подчеркивая свою власть. Сама же нубийка оказалась необыкновенно скромна и с душевными качествами редкими для молодой женщины. Видя, что Плиния так приблизила её, она никогда не позволяла себе возгордиться и хвастать о благоволении госпожи другим рабам, всем своим видом подчеркивая, что лишь одна из них; при этом её речь была неизменно учтивой, а поведение кротким.

Все выше к тому, что я знал множество примеров, когда господа, приближая рабов и поверяя их в свою жизнь, убивали остатки добродетелей, которые те имели, превращая их в жадных и развращённых существ. Плавт хорошо это показал в «Привидении».

Мой дом мне достался от отца, и когда отец умер, я решился на реконструкцию. Я расширил атриум, кое-где сделал перегородки, кое-где сломал стены. Многие украшали стены яркими фресками. Римляне далеко не мастера в этом. Другое дело, когда ты приглашаешь греков или этрусков, которые знают в этом толк; толк в секретах приготовления красок и технику мазка. Такие мастера очень ценились, ибо их роспись была превосходна. Нанять их было весьма дорого, и немногие из знати могли позволить себе это. Те же, кто хотел, но экономил на качестве, пользовались услугами низкопробных ремесленников – особенно разбогатевшие плебеи и вольноотпущенники: они раскрашивали стены немногим лучше, чем внутренности лавок и лупанариев. Мы с Плинией находили это безвкусным. У нас было мало фресок, то есть, почти что не было. Поэтому кто-то, возможно, находил наш дом скучным.