Хроники Кадуола

Выпрямившись на стуле, Мирон взял карандаш и бумагу. Аккуратно выводя печатные буквы, он написал: «Красивые стихи, правильные слова. Прочтите еще раз».

Уэйнесс с улыбкой покачала головой: «Во второй раз они не прозвучат так же хорошо».

Мирон взглянул на нее так жалобно, что Уэйнесс смилостивилась: «Ну ладно. Так и быть, еще раз». Она опять продекламировала стихи.

Мирон внимательно слушал, после чего написал: «Мне нравятся стихи. В них все соединяется. Когда у меня будет время, я напишу стихи».

«Надеюсь, ты их мне покажешь, — ответила Уэйнесс. — Или, может быть, даже прочитаешь вслух?»

Не готовый заходить так далеко, Мирон поджал губы.

Лидия не отставала: «А еще вы знаете какие-нибудь стихи?»

Уэйнесс порылась в памяти: «Я выучила один стишок, когда была совсем маленькая. Он тоже какой-то странный, но меня он тогда насмешил — может быть и вы развеселитесь». Дети замерли в напряженном ожидании — Уэйнесс с недоумением переводила взгляд с одного забавно-серьезного лица на другое: «Если я правильно помню...

В прыжке котенок Бушкин

Атаку отразил —

И шишку на макушке

Об зеркало набил!»

«Бедный котенок! — возмутилась Лидия. — Он же еще маленький, и не понимает, что отразил себя в зеркале!»

«Ничего, шишка скоро пройдет, — успокоила ее Уэйнесс. — Зато он научится не ловить себя в зеркале и вообще будет осторожнее, что пойдет ему на пользу. Во всяком случае, на его месте я сделала бы соответствующие выводы».

«Я тоже. Прочтите еще что-нибудь!»

«Не сейчас. Может быть, вы с Мироном сами попробуете сочинить стихи?»

Лидия задумчиво кивнула: «Я сочиню про ветер».

«Удачная мысль! А ты, Мирон, что придумаешь?»

Мирон написал: «Мне нужно подумать. Мои стихи будут похожи на старинные, потому что так лучше всего писать стихи».

«Очень интересно!» — Уэйнесс повернула голову и прислушалась. Мадам Клара снова удалилась в пристройку. Уэйнесс боялась выйти из гостиной, но вокруг не было никакого письменного стола или шкафа, где Ирена могла бы хранить личные бумаги.

Лидия снова спросила: «Что вы ищете?»

«Бумагу с адресом человека по имени «Адриан Монкурио». Или бумагу с адресом «профессора Соломона» — это тот же самый человек».

Клара возвращалась в кухню. Проходя по коридору, она не преминула заглянуть в гостиную и убедиться, что все идет своим чередом. Ни Мирон, ни Лидия ничего не сказали. Старуха ушла.

Мирон схватил карандаш и написал: «В этом доме нет такой бумаги».

Откинувшись на спинку стула, Уэйнесс уставилась в потолок.

Так прошел день. Снаружи непрерывно шел дождь — крупные тяжелые капли впитывались в бетон тротуаров и в почву на дворе, усиливая их тяжеловатые запахи, но кругом было так сухо, что лужи еще не образовались. Ирена вернулась домой, и Уэйнесс попрощалась с детьми. Разочарованная и подавленная, она побрела под дождем в гостиницу.

На следующий день тяжелая пелена туч продолжала нависать над отсыревшей пампой. Явившись к детям, Уэйнесс обнаружила, что Ирена не вышла на работу. Этот факт Ирена ничем не объясняла, но, по-видимому, она неважно себя чувствовала. Вполголоса обменявшись парой фраз со старухой-матерью, она поднялась к себе в комнату. Через полчаса мадам Клара надела черную косынку и плащ, взяла хозяйственную сумку и куда-то поковыляла.

Продолжал моросить дождь — Уэйнесс и детям пришлось оставаться в гостиной.

Клары не было. Уэйнесс прислушалась — с лестницы не доносилось никаких звуков. Она тихо сказала детям: «Мне нужно вам кое-что рассказать. Я это здесь никому больше не говорила — но мне нужна ваша помощь, и я открою вам свою тайну.

Я родилась на далекой планете, дикой планете. Там никто не живет, кроме самых разных животных и нескольких людей, присматривающих за планетой. Но другие люди хотят прогнать животных, построить большие города и погубить красоту этого мира».

«ДУРАКИ», — большими буквами написал Мирон.

«Я тоже так думаю, — кивнула Уэйнесс. — Кроме того, некоторые из них – очень злые люди, они даже пытались меня убить».

Лидия широко раскрыла глаза: «Какие ужасы вы говорите! Кто они такие?»

«Не знаю. Но я пытаюсь их остановить, чтобы спасти мою прекрасную планету. Есть один человек, который мог бы мне помочь. Его зовут...» Уэйнесс прервалась, подняла голову и прислушалась. Какой-то шорох? Может быть, ей показалось — звук не повторился. Уэйнесс сказала еще тише: «Его зовут Адриан Монкурио». Она снова наклонила голову, прислушалась — и продолжала почти шепотом, скороговоркой: «Монкурио называл себя здесь «профессором Соломоном». Может быть, вы его знаете под этим именем. Он приехал в Помбареалес и здорово набедокурил. Он стал рассказывать, что нашел клад золотых дублонов, спрятанный в пещере. Но он говорил неправду. Пещеру он придумал, а почти все золотые дублоны были свинцовыми. Он продал столько дублонов, сколько смог, а потом покупатели поняли, что он их обманывал, и ему пришлось бежать с Земли. А теперь мне нужно его найти. Кто-нибудь из вас знает, где он?»

Дети слушали в напряженной тишине. Лидия сказала: «Мирон, конечно, знает. Мирон все знает».