Хроники Нарнии Том 1

 — Хорошая мысль, — одобрил Конь. — Только осторожнее, чтобы не заметили.

 Теперь уже совсем стемнело, и воцарилась тишина, нарушаемая только плеском воды у берега. Но Шаста почти не замечал этого шума, так как тот преследовал его день и ночь, всю жизнь. Он подошел к дому и увидел, что света уже нет, а когда прислушался, то не различил ни звука. Он свернул за угол, к единственному окошку, и, спустя минуту, уловил знакомый звук — громкий, с присвистом храп старого рыбака. С каким-то странным весельем мальчик подумал, что если все сложится хорошо, никогда уже больше не услышит он этого храпа. Затаив дыхание, Шаста прокрался по траве назад, к стойлу ослика. Сейчас он почувствовал и некоторую грусть, но радость была все-таки сильнее. Он нащупал на стене стойла место, где был спрятан ключ. Отпер дверь, нашел в темноте седло и другое убранство Коня, оставленное хозяином на ночь в стойле. Нагнувшись, мальчик поцеловал ослика в нос.

 — Прощай, — сказал он. — Жалко, что нельзя взять тебя с собою.

 — Ну, наконец-то, — успокоился Конь, когда Шаста вернулся к нему. — А я уже начал думать, не вышла ли какая-нибудь заминка.

 — Я забрал из стойла твои вещи, — сказал Шаста. — Объясни, как их надеть на тебя?

 За несколько минут мальчик снарядил Коня, причем он больше всего боялся нечаянно звякнуть сбруей, а Конь все время приговаривал:

 — Эту подпругу надо затянуть потуже... Застегни ее на пряжку, она должна быть где-то ниже... Подтяни стремена покороче, себе по росту...

 Когда приготовления закончились, Конь добавил:

 — А теперь запомни: удила, так и быть, пусть останутся — но только для видимости. Все равно ты не умеешь ими пользоваться. Привяжи их сразу к луке седла... Да не затягивай, сделай свободнее, чтоб ничто не мешало мне поворачивать голову... И ни в коем случае не прикасайся к ним!

 — Тогда зачем же они? — удивился Шаста.

 — Для того чтобы направлять меня, — отвечал Конь. — Но в нашем путешествии я сам буду решать, куда нам идти, поэтому держи руки от них подальше. И еще — прошу тебя, не хватайся за мою гриву.

 — Но как же так, — растерянно сказал Шаста, — если нельзя держаться ни за удила, ни за гриву, как же мне тогда усидеть?

 — Держись руками за свои колени, — посоветовал Конь. — Сожми коленями мои бока со всей силой, какая у тебя найдется, а сам сиди прямо, как палка. Кстати, что ты там делаешь со шпорами?

 — Привязываю к пяткам — что еще с ними можно делать?

 — Будет лучше, если ты их сразу снимешь и положишь в седельную сумку. Когда приедем в Ташбаан, продай их... Готово? Ну, думаю, теперь тебе можно садиться на меня.

 —Ой! Какой ты страшно высокий! — сказал Шаста, когда к нему вернулось дыхание после первой неудачной попытки.

 — Не забывай, что я Конь, — услышал он в ответ. — Если бы кто-нибудь увидел, как ты на меня взбираешься, он бы в темноте решил, что я стог сена... Ну, на этот раз было чуть получше... А теперь сядь прямо и не забывай о коленях... Святые небеса! Не смешно ли — Конь, который вел конный полк в атаку и выигрывал гонки, заполучил себе в седло такой вот мешок с картошкой! Но, как бы там ни было, нам пора уходить отсюда.

 И он тихонько не то заржал, не то хихикнул, и не совсем уж неласково.

 Так началось их ночное путешествие. Сначала они предприняли массу предосторожностей: направились прямо на юг и прошли от избушки рыбака до небольшой речки, впадавшей в море. Там Конь постарался оставить в прибрежной грязи несколько совершенно отчетливых отпечатков копыт, да так, чтобы всем было ясно: конь шел на юг. Затем беглецы пошли вброд через речку, но, дойдя до середины, повернули вверх по течению и так продвигались по реке, пока не поднялись на сотню ярдов выше того места, где был дом. После этого они присмотрели на берегу местечко, покрытое твердой галькой, — там не могло остаться следов. И только тогда выбрались на берег. Потом, не убыстряя шага, Конь с Шастой направился на север и так шел до тех пор, пока все, что составляло мир мальчика: дом, дерево, стойло ослика — не потонуло в серебристом мраке летней ночи.

 Они поднимались все выше и выше по склону и оказались на самой вершине гребня — того самого гребня, на котором заканчивался известный Шасте мир. Но сейчас Шаста не видел там ничего, кроме серого степного пространства, поросшего травой. Оно, казалось, было бесконечным — дикое, пустынное и привольное.

 — Слушай, — предложил Конь, озирая степь, — тебе не кажется, что это самое подходящее место для того, чтобы удариться в полный галоп?

 — Ой, не надо, пожалуйста! — взмолился Шаста. — Потом... как-нибудь... Я не знаю... и, простите меня, Конь, я не знаю, как вас зовут?

 — Брихи-хинни-бринни-хухи-хах, — отвечал Конь.

 — Мне это ни за что не выговорить, — сказал Шаста. — Можно я буду звать тебя Бри?

 — Ну, если это все, на что ты способен, — зови, что тут поделаешь, — разрешил Конь. — А как мне называть тебя?

 — Меня зовут Шаста.