Хроники неотложного

А еще на него периодически за…бы находят. В последний раз нашел где-то инструкцию к носилкам, а там сказано: «Трали-вали-пассатижи… с помощью санитаров задвиньте в салон». И посреди вызова, когда грузить надо, Сэм вдруг санитаров требовать стал. Леха ему: Толя, опомнись! какие к херам санитары, ты что? А он ей эту инструкцию тычет. Ну, у Лехи разговор короткий: Семенов, это инструкция к носилкам, можешь ей подтереться. Помогать будешь? Раз… два… И звонит прямо на Центр. Толю раком, во-о-от такой пистон в анус и китайское предупреждение. Тогда же и заявы собирать стали.

— Он знает? — Не. Секрет. Все молчат — всех задолбал. Приехали. Опять первые, елки!

Ланч удался. Яичница с сыром, кофе, еще мы чей-то лаваш подрезали, а в холодильнике сырок плавленый догнивал — намазали им лаваш, завернули сосиски, и в микроволновку их. — А-а, хорошо! — Не говори. Сигарета есть? Я протянул ему пачку. — Держи. Тоже кофе без сигареты не можешь? — Ну. Особенно заварной. На «Рэйнбоу» подсел, намертво. — Где? — На «Радуге». «Рэйнбоу Гатеринг» — слыхал про такое? — Нет. — Раз в год, в диком, красивом месте собираются люди со всего света и живут коммуной, вдали от цивилизации. Турки, аргентинцы, поляки, испанцы — все вперемешку. Дикий интернационал. Евреи в пятницу арабов на Шаббат Шалом приглашают, веришь? Сидят в обнимку и песни поют, типа «Шалом алейкум, салям алейхем!». Дважды в день еду по кругу разносят, и каждый вечер чума под барабаны вокруг костра. Штук десять барабанов — крышу сносит без всякой ганджи, — я раньше о таком только в книжках читал. А самый отрыв в полнолуние происходит. Полный катарсис! И меняешься там, реально. Как в рассказе у Брэдбери. — «Были они смуглые и золотоглазые»? — Точно. Уезжаешь — внутри все пылает. День, два… и поворачиваешь обратно. Забив на Принцесску, мы курили прямо на кухне. — Так ты про кофе начал рассказывать.

— А-а. Я там рядом со словаками жил, и мы с ними каждое утро кофе пили. Ритуал такой. Кофе с костра, со специями — сказка. И самокрутка.

— С травой?

— С табаком. Там всей наркоты только кофе и сигареты.

— На следующий год поедешь?

— Непременно.

— Стопом?

Он кивнул.

— И как ты только решаешься — автостопом, без денег?

— Так всегда ж заработать можно.

— Как?

— Ну, я, к примеру, на улицах играю. Сначала с гитарой ездил, потом налегке, с гармониками.

— Сам научился?

— Да как тебе сказать… Я и до этого дудел, для себя в основном. А как-то раз чеха встретил — вот он играл так играл. Как бог, как Сонни Терри. Скорешились и целый месяц по Европе катались, играли на улицах — вот я у него и нахватался.

— Здорово. Возьмешь меня в следующий раз?

— Нет. В одиночку я передвигаюсь быстрее.

— Оливер Стоун, «Взвод». Там эту фразу Дефо говорит Чарли Шину.

— Точно. Хочешь — поехали, только я тебя пасти не буду. Паспорт, визы, передвижение — все сам. Забьем стрелу, потусуемся и разбежимся до новой встречи.

— Я все-таки в первый раз.

— Ну и что? Все когда-то в первый раз начинали. Быстрее научишься.

— А вот ты куда в первый раз поехал?

— В Москву. У меня там девушка появилась, и я к ней на выходные ездил.

— Стопом?

— Ага. В пятницу выезжал, субботу с ней, а в воскресенье утром обратно.

— Круто! Ну, нынче ночью наш приятель Леандр снова поплывет через Геллеспонт…

— Восемьдесят шестая. Черемушкин, Северов.

— Пошли, а то вдруг там Виола с секундомером…

* * *

Школа. Спортзал. Девочка. Упала с брусьев, стукнулась головой. Уложили ее в салон, накрыли куртками — не нагрелась машина, — и повезли с сотрясением в Раухфуса. И в пятый бокс, туда, где закрытые черепа высаживают.

В пустом боксе плакал маленький мальчик.

— Ты чего ревешь, старикан?

— Я хочу домой. Я хочу к маме. Я хочу позвонить.

— Ты один здесь?

— Один.

— А телефон помнишь?

— Помню. И тети Ани телефон помню. Я хочу позвонить.

— Твои знают, где ты?

— Тетя Аня знает. И мама… наверное.

— Тебе не дают позвонить?

— Да. Попросите их, пожалуйста. Я не хотел сюда ехать. Я хочу домой.

Он плакал навзрыд, взахлеб, как плачут маленькие дети. Лицо в синяках и ссадинах, полоска засохшей крови на волосенках. Грязные руки, нестираная одежда, порванные ботинки. Грязный бело-зеленый шарф. Почему-то этот шарф меня особенно тронул.

— Подожди минутку, дружище, сейчас разберемся, хорошо?

Мы подошли к регистратуре.

— Что привезли?

— Тринадцать лет, сотряс. Из школы. — Северов отдал направление, протянул на подпись историю. — На физкультуре упала. Средней степени сотряс.

— Номер школы и класс написали?

— Так точно. А что там за парнишка сидит, в пятом? Плачет, позвонить хочет…

— С милицией привезли. Мать родительских прав лишили, но он все еще с ней живет — запутки там какие-то с детским домом. А она его лупит. Соседи 02 вызвали — совсем озверела сегодня. Пока у нас, а когда решится с детдомом, туда отправим.

— Пьет мамаша?

— Ну, а как ты думаешь?

— А чего позвонить не даете?

— Куда?

— Домой.

— Ты видел его?

— Да.

— Вот и не задавай дурацких вопросов.

* * *

Он рванулся к нам, как утопающий к шлюпке.

— Не разрешают, дружище. Честно.

Мальчик снова заплакал.