Хроники Перепутья

На ближайшем к мальчику прилавке в глубоких тарелках высились аккуратные горки пирожков с пылу с жару. Пирожки источали соблазнительные ароматы, у стола толпились покупатели. Кого тут только не было! Мальчик без труда узнал лешего, моховика, кикимору. Позади серыми дымками клубились призраки.

– А эти куда? – взвизгивала кикимора. На её щеках зеленели четыре бородавки. – Ни вкуса, ни запаха не почувствуют. Товар зря переводить.

– Дай и нам, – шелестели призраки. – Мы хотим вспомнить вкус.

– Ишь чего захотели! – отмахивался моховик. – Вам и предложить взамен нечего.

Леший перебирал пирожки покрытыми корой пальцами.

– С чем пирожки? – спросил мальчик. Что он ел в последний раз? Ягодку малины под ёлкой. А до того листик салата в доме у Маши.

– С чем тебе захочется, если заплатить сможешь, – ответила торговка, худая женщина, вполне похожая на обычного человека, но с третьим глазом во лбу.

– Я с капустой люблю.

– И с капустой есть. И с грибами. И с яблоками. С яблоками хочешь, мальчик?

Торговка указывала на тарелки, кикимора переглядывалась с лешим. Они оценивали мальчика.

– Нет-нет, не с яблоками, – попросил мальчик, яблоки напоминали ему о ведьме. – Один с капустой, пожалуйста.

– Плати, – женщина протянула руку, покрытую островками лишая.

Мальчик понял, что останется голодным. Денег у него никогда не водилось.

– Мне нечего предложить, – признался он.

– Глазок давай или палец любой, – предложила торговка. – Ты же человек? На тебя быстро едоки найдутся. Я тебе с капустой, а из тебя с мяском!

Леший захохотал. Смех его походил на птичьи крики. Кикимора смеялась визгливо.

– С крольчатиной ведьминой сама ешь, – заворчал моховик. Он порос бурым мхом, но цепкие маленькие глазки быстро разглядели, что за мальчишка стоял перед ним. Он ткнул в грудь мальчика чёрным ногтем. – Ты чеши отсюдова, тебя дальше ждут.

Мальчик не стал спорить. Побрёл от стола к столу. Запах пирожков преследовал его долго.

– Сердца! Кому сердца? Обрести силу, недоступную прежде! Смелость волка, мощь медведя, хитрость человека!

– Продаю заунывный плач! Заунывный плач в ассортименте!

– Меняю время людское на время перепутное! За три года в человечьем мире двадцать лет на Перепутье отдам!

На ярмарке продавали всё, что могло предложить Перепутье. Жуткое и бессмысленное, желанное и никому не нужное, привычное и странное.

– Богатый выбор кореньев да зелий, – через лавку к мальчику перегнулся серый кот. Глаза кота скрывала повязка. – Приворотное-отворотное, для памяти, для забытья, для полётов во снах, для невидимости.

– Кому нужны твои варева? – донеслось с соседнего прилавка. – Вот у меня каменья самоцветные!

Самоцветы продавала трёхглавая змея. Камни она уложила горками, отсортировала по цвету. Они походили на конфеты, которые Машина мама раскладывала в вазочки. Фантики конфет блестели почти так же маняще.

Посетители присматривались-приценивались. Отдавали, что могли: шишки, воду из Реки времени, грибы, ягоды, мёд. Некоторые шли на уловки:

– Старый балахон Лодочника! Кому впору придёт, тот во главе лодки и станет!

– Пять дней в человечьем доме меняю на шкуру оборотня!

– Лунный свет в бочонке!

За лунный свет, которого на Перепутье никто не видывал, как и света солнца, русалки отрезали серебряные волосы. Угольно-чёрные чуры, которые раньше жили в людских избах, но с появлением многоэтажек лишились домов и перебрались на Перепутье, тащили на ярмарку свои главные ценности – затвердевшие куски хлеба, единственное, что напоминало им о прошлой жизни. Тащили в надежде на пять дней в человечьем доме. Шкуры оборотня они предложить не могли. Кто с оборотнем встречался, обычно с трудом собственную шкуру сохранял. Ну а старый балахон Лодочника – на эту небылицу никто не купился.

– Поскорей налетай, не зевай, не моргай, столько лиц у меня, где твоё, выбирай! – перекрыл зазывания и бесконечную песню ярмарки девчоночий крик.

Через два прилавка от мальчика весело плясала Маша.

– А вот кому лицо? Будешь стар или млад, беден или богат, страшен или красив, весел или спесив! – Маша кланялась покупателям. На столе перед ней лежали куски ткани.

Вокруг её прилавка тоже толпились призраки. Они кричали наперебой:

– За призрачный вой сторгуемся? Вою лучше всех на Перепутье.

– Цепи свои отдам!

– Слугой верным стану!

– Пошли прочь, – огрызалась Маша, – на вас не лицо, простынь белую накидывать! А вот кому лицо? С одного хозяина на другого, из себя в любого!

Мальчик пролетел через призраков, даже не поморщившись от холода, исходившего от них.

– Маша, нашлась! – Он чуть не запрыгнул на прилавок.

Маша подмигнула ему, схватила себя за нос и дёрнула. Улыбающееся лицо отделилось, сохранив форму на некоторое время, повисло на протянутой к мальчику лапе бесформенной тряпкой. Мальчику скалился енот ростом со взрослого человека.

– Приглянулось? – спросил енот, старательно выговаривая слоги. – Совсем свежее, недавно на Перепутье забрело. Бери, – енот потряс Машиным лицом, – не пожалеешь!

– Что вы сделали с Машей? – прошептал мальчик.