Хроники Потусторонья: Проект (СИ)

Пройдёт немало лет, но я ещё не раз вспомню этот страшный голос. Голос, не похожий ни на что. Голос с изнанки Пустоты.

— Верни мне его…

— Кого… кого тебе вернуть-то, чучело ты несчастное?

Он заревел и, приподняв меня в воздух, что есть силы ударил затылком о пол. Ни один человек не пережил бы такого удара, ни в миролюдской реальности, ни в иллюзии — но по какой-то причине я всё ещё был жив, хотя и чувствовал, что мне осталось недолго. Нужно было уходить к Истоку, — или умирать и проходить всё это заново.

Он слишком долго изображал победителя, слишком долго скрывал свою настоящую сущность. Но теперь его план рушился, и ему больше не нужно было сдерживаться. Он кричал, он ревел, да так, что остатки иллюзорного дворца ходили ходуном:

— ВЕРНИ… МНЕ… МОЙ… МИР… ВЕРНИ МНЕ МОЙ МИР, ВЕРНИ МНЕ МОЙ МИР, ВЕРНИМНЕМОЙМИРВЕРНИМНЕМОЙМИРВЕРНИМНЕ…

Ну всё, подумал я. Теперь можно и умирать.

Звуки стихли, а свет померк, но я уже видел там, в беззвёздной дали нашего приёмного Мира — где-то у его кромки, у самого горизонта, под бесконечным радужным полотном Истока — едва заметные фигурки немногочисленных участников этой Войны…

И огромную, в сотни раз выше, чёрную фигуру Неназываемого.

…

Глава 24.

…Она горела. Так, во всяком случае, это выглядело оттуда, где я оказался.

Казалось бы: вышел! Покинул иллюзию — чем не повод для радости? Но когда я увидел этих двоих, всё остальное тотчас же перестало иметь всякое значение.

Она горела. Горели крылья-протуберанцы, горел нимб-венец, горел и сам симбионт-генератор. Неведомый золотой огонь объял её всю, и на этот огонь, как на Солнце, невозможно было смотреть без боли.

Она была на пределе своих возможностей. Не будучи Архистратигом, она не могла прыгнуть выше головы, — хотя я и представить себе не мог, какой ценой далось ей это сдерживание, пока мы бродили в своих иллюзиях, позабыв обо всём на свете.

Колоссальная фигура Искажённого продвигалась к Истоку. Где он успел так отожраться? Сколько боли, сколько отчаяния, страха и ярости он впитал, пока убивал Кошек и Изгоев?

И как, каким образом, почему Габриэль всё ещё держалась в этой заведомо неравной битве?

Её удары, похоже, доставляли ему некоторое неудобство, но не больше, чем укусы комара — человеку. Изредка он отмахивался от назойливого Ангела своими огромными щупальцами, напоминающими осьминожьи, но Габриэль легко ускользала от этих смертельных объятий.

На остальных же он и вовсе не обращал никакого внимания. Где-то внизу, у его ног, беспрестанно атаковала Смерть, вооружённая боевой косой; рядом с ней орудовала двумя клинками Шанталь. Чуть поодаль Валентин, Дмитрий, Сонни и Рихард отправляли во Врага радужные сферы одну за другой — но и они не причиняли ему никакого вреда.

Искажённый продолжал медленно, но уверенно двигаться в сторону Истока, а я понимал, что он имел в виду, когда говорил о том, что мы бессильны. Мы и правда были бессильны.

Но, думал я с какой-то отчаянной радостью в груди, кое на что мы ещё способны. То, что я чувствовал сейчас, казалось мне сродни чувствам японских камикадзе, направлявших свои самолёты на корабли врага: смертельное торжество. С другой стороны, думал я, что-то похожее, должно быть, чувствовали во время Великой Отечественной Войны бойцы крошечных гарнизонов и городков, которые знали: бессмысленно ждать подкрепления. Нужно сражаться, сражаться так, чтобы умереть не напрасно. Защита родной земли становилась для этих людей смыслом жизни, и я не мог не отдавать им должное.

Нам, как и им, некуда было отступать, и неоткуда ждать помощи.

Я ненавидел войну, всегда ненавидел. Но то ни с чем не сравнимое чувство, что я ощущал теперь, делало одинаково бессмысленной любую ненависть и любовь, страх и бесстрашие, жизнь и смерть. Мы пошли ва-банк в заведомо проигрышной партии, а значит, теперь уже всё равно. Нам не победить — но пусть тогда мы погибнем, как настоящие Войны!

«Каратель» в моей стальной рукавице гудел от предвкушения битвы. Я поднял двуручник над головой и взревел — почти так же, как ревел Искажённый в разваливающейся иллюзии Тадж-бека.

— Это мой Мир, — слышишь ты, отродье?! Мой Мир!

Гигант услышал меня. Безликая морда титанических размеров повернулась в мою сторону. Чудовище издало яростный вопль, казалось, сотрясший Потусторонье до основания. Я ответил ему столь же яростным криком и кинулся в атаку…

…

…но совершенно неожиданно уткнулся в ледяную белизну пространства Первого и, отлетев назад, нелепо растянулся на полу.

— Погоди, Гермес, ещё успеешь.

Всё ещё не понимая, что произошло, я обернулся и удивлённо воззрился на Первого, по обыкновению полулежащего на своём кресле-троне. Он улыбался.

— Ты всегда был очень забавным, Гермес. Мне будет этого недоставать.

— Че… чего?

— Твоих выкрутас, — пояснил Великий Магистр и весело рассмеялся: — Ну-ну, не сердись. Я понял, что ты имел в виду. Просто решил не упускать шанса посмеяться над тобой, прости.

— Что за чушь, Первый?! Там битва! Я должен быть там!

Он тяжело вздохнул и махнул рукой: