Хроники Потусторонья: Проект (СИ)

Валентин поёжился — я заметил. Вспомнил, болезный, каково это — умирать. А что поделать? В современных реалиях это единственный способ обратить человека в Духа. Конечно, можно ему сначала всё рассказать, спросить, не хочет ли он стать Духом, а уже потом думать, как его угробить, чтобы не нарушать ни миролюдских законов, ни Закона Духов, но всё это довольно неудобно. А тут как раз случай подходящий.

— Да ты не переживай, Валёк. И потом: чем он лучше нас с тобой? Я про твоё дело в газете читал, кстати. Ну и навёл ты там шороху своим способом ухода в Вечность, доложу я тебе. Впрочем, думаю, и от меня резонансик остался… Но это неважно. А знаешь, почему? Потому что есть, как говорится, такая профессия — Родину защищать, чем бы эта Родина ни была… Тем более, если цель Искажённого — Исток, то Миролюдью грозит та же опасность, что и Потусторонью, потому что эти Миры друг с другом связаны. Так-то. Тебе космологию ещё не преподавали?

— Немного…

— Ну ничего, ещё успеешь разобраться.

Кошка-аналитик вежливо кашлянула.

— Что у тебя? — спросил я.

— Спецназ докладывает о готовности. Ждут только вашего сигнала, Милорд.

— Да? Ну тогда пусть выступают. Чего тянуть-то? Валентин, готов?

— Да, Герман Сергеич!

— Отлично. Итак, операция «Второй Претендент» началась!

Уже пропадая из пространства Аналитического Отдела, я успел подумать о том, что быть нечеловеком, в сущности, не так уж и плохо. А как было бы здорово, обладай я подобными способностями (и ресурсами!) во время работы в милиции!

Впрочем, эту мысль я додумывал, уже сидя на скамейке в сквере на Тургеневской площади.

…

Казалось, здесь ничего не изменилось с девяностых годов, с эпохи моего незабываемого второго брака. Даже пресловутый «Макдоналдс» на Мясницкой, по-моему, тогда уже был. Изменилось лишь восприятие: в те годы пресловутый «фастфуд» был по-настоящему модной темой: люди не жалели ни времени на очереди, ни денег на бургеры и колу.

Скины тогда, впрочем, тоже были. И это тоже была своего рода мода: те же гопники, но со стилем и идеей. Только в отличие от Америки, роль мишеней играли не негры, а выходцы из бывших южных республик.

Наш-то паренёк — вон он, идёт себе, — не афроамериканец и не северокавказец, но тоже довольно черняв благодаря своей итальянской крови, а оттого для «пятёрки» бритоголовых он — желанная и «законная» добыча.

Кроме этих шестерых (и нас с Валей) в скверике никого нет. Я смотрю на часы и думаю: хорошо, что я решил надеть их сегодня (то есть уже вчера), пусть и ехал прыгать с крыши. Граница между жизнью, прерванной полётом на Шипиловской, 13, и нынешним состоянием (когда вроде бы жив, вроде бы человек, а в то же время и не пойми кто, что и почему) практически не ощутима, — если только она вообще есть. Так странно быть живым мертвецом. Так странно помнить о своей смерти, будучи живым. Так странно быть нечеловеком в человеческой шкуре. Как просто было не помнить о своей истинной сущности, и как трудно вновь принять её теперь…

До стычки остаются секунды.

Они уже заметили его, и на их лицах уже появились презрительные усмешки. Он их тоже заметил, но на его лице не отразилось ничего. Интересный парень. Обычный человек в такой ситуации моментально выстраивает простейшую причинно-следственную связь, понимая, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами, как у классиков. Далее обычный человек пугается, и этот естественный, животный страх сохраняет ему жизнь. Секунды, упущенные нашим Претендентом, могли бы его спасти, если бы он заранее выбрал другой путь, или попросту развернулся и побежал назад, — к метро, например, или ещё куда-нибудь.

Однако он отчего-то никуда не убегает. Более того, его, кажется, вовсе не беспокоит резкая перемена в настроении скинхедов. Ещё секунд десять, и вот он уже стоит прямо перед ними, взятый в полукольцо.

Самый крупный бритоголовый, вероятно, «вожак стаи», легонько бьёт Сонни в грудь. Остальные ждут, не вступают. «Вожак» говорит:

— Ну чё, чурка, обосрался?

Сонни молчит. Его лицо остаётся таким же спокойным, я бы даже сказал бесстрастным. Это довольно необычно. «Вожак», явно не рассчитывавший на подобную реакцию, повышает голос, понемногу наступая на паренька.

— Ты чё тут ходишь, а? Ты чё тут топчешь? Ты вообще знаешь, где находишься? Это моя земля, понял, черный?! Это моя страна, а не твоя! Так что давай, вали в свой чуркостан, пока мы тебе люлей не навешали, понял, нет? Понял меня?! Отвечай давай, я тебе вопрос задал!

Он снова толкает Сонни в грудь, но так же несильно. Это у них вроде как запугивание такое. Показывает, кто тут главный. Да-а, как были гопники гопниками, так и остались. А ведь это не «лихие девяностые», когда не дрались только ботаники и «маменькины сынки», и не «совок», где драки тоже были чем-то вполне обычным. Нет, это второе тысячелетие от Рождества Христова, современная Россия.

Изменилось ли что-нибудь? Что-то непохоже.

Сонни тем временем смотрит на «вожака», и в этом взгляде читается даже некий интерес. Не обращая внимание на тычки, он задаёт простой, хотя и бессмысленный в подобной ситуации вопрос:

— А чем я тебе помешал?