Хроники ротмистра Кудашева

– Так много не обещаю. Но маленький секрет открою: у меня на столе запрос лежит из Москвы, из Управления кадров, на предмет разработки вашей персоны, Александр Георгиевич. Вашей психической уравновешенностью интересуются. Срок определён в месяц. Будьте готовы, психанёте разок – пойдёте в расход. Проявите выдержку, иная судьба, мне неизвестная.

– Я предполагал. Готов к сотрудничеству. Торг уместен?

– В пределах периметра – всё, что угодно!

– Вот мои условия: свидание с женой, личное, хоть один раз, хоть на час! Это первое. Второе – прогулка ранним утром во дворике, она мне по закону положена. Третье – допуск в тюремную библиотеку. Оттуда тоже не убежишь, так ведь?! Четвёртое – смените мне псевдоним. Дойдёт до Фёдора Ивановича, обидится. Позор на всю Европу!

Харитонов попытался чёрной перчаткой почесать свой затылок. Сконфузился.

– Трудно… Очень трудно, Александр Георгиевич!

– Есть на меня официальный запрет на свидания с женой?

– Нет…

– Тогда всё по закону! Как я понимаю, сегодня на меня следствие так и не открыто. А старое дело прекращено в связи с вынесением приговора!

– Да, но…

– На сегодняшний день я кадровый аттестованный сотрудник ГПУ, давший военную присягу. Управлением кадров ОГПУ НКВД СССР утверждённый. А у вас в ДОПРе – просто задержанный! Слово даю, не убегу. В мыслях нет. Некуда. Я не «урка» какой-нибудь. И семья здесь. Подумайте о будущем, сделайте ставку. Сами сказали, мною кадры интересуются. Заберут меня в Москву, смогу и вам помочь при случае!

Так и договорились.

Харитонов принятые на себя обязательства исполнил в точности. Дважды в неделю я получал от Леночки письма и отвечал на них. Утренняя прогулка помогла не потерять физическую форму.

Получил доступ в тюремную библиотеку.

Две камеры на нулевом этаже от пола до потолка забиты книгами. Заведующий – пожилой арестант инвалид из обслуги. Профессиональный переплётчик. Из всего богатства лишь двадцать-тридцать «дежурных» книг в читательском обороте. В основном политического содержания, но и Дюма с Жюль Верном не запрещены. Книга для арестанта – вид поощрения за хорошее поведение.

Мне понравилось. С удовольствием разбирал книги. Понял сразу: этот фонд составили реквизированные книги из частных библиотек. На форзацах многих книг экслибрисы либо печати с именами известными в Асхабаде, в Закаспии: Комаров, Куропаткин, Гродеков, Агапьев, Рерберг…

Книги не только на русском. Много французских романов, таких как «Le rouge et le noir» – «Красное и черное» господина Стендаля. Много прекрасных томов энциклопедий «Академии Франция», гордости любого книжного собрания. На немецком – только Гёте и Шиллер, всё остальное – литература политическая, в своё время запрещённая и реквизируемая охранными отделениями.

Работа в тюремной библиотеке помогла восполнить некоторые пробелы в образовании, которые я уже начал ощущать в беседах с Мак’Лессоном. Во всяком случае, Канта и Декарта успел проштудировать весьма основательно. На Гегеле остановился. Чтение его опусов могло закончиться приступом тошноты. Русофобия неприкрытая. Моего внимания не миновали ни Троцкий, ни Ленин. Недостатка в этих книгах не было. Понял сразу, начинать изучение философии пролетарского типа надо начинать не с этих имён. Начал от «печки», с Маркса. Читал его статьи по славянскому вопросу на немецком. Пришлось задуматься, есть ли у славян враг, более ненавидящий славянские народы, нежели основатель марксизма-ленинизма. Как же в Советской России ни одно учреждение, ни один праздник без его портретов не обходятся? Наряду с Ильичём и Давидовичем! Тем не менее,  ещё только начинающий тогда теоретик  вместе со своим другом Энгельсом –издатели "Новой Рейнской газеты" – не обошёл вниманием, с изрядной долей злорадства, все разногласия депутатов Славянского Конгресса 1848 года в Праге. «Историк» Энгельс в статье «Демократический панславизм» прямым заявлением утверждает, что славяне – «… народы, которые никогда не имели собственной истории, которые с момента достижения ими первой, самой низшей ступени цивилизации уже подпали под чужеземную власть, не жизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность»! Круто. Эти теоретики сегодня у нас в большом почёте.

Вот они – политические технологии. Великие катаклизмы часто начинаются с десятка статей в газетах и журналах – подготовка общественного мнения, создание детонатора, способного взорвать хрупкий мир. Следствие – локальные братоубийственные войны. За ними – конфликты более значимые. А уж Первая и Вторая Балканские войны братьев-славян аукнулись Войной Великой, «германской»! Молодой Лев Давидович весьма подробно и пристрастно давал репортажи с театра военных действий. Тоже не без прицела на будущее. Был бы провидцем незабвенный Михаил Дмитриевич Скобелев, не положил бы жизнь свою во имя панславянского единения наций. Может, и не зря. В Болгарии его помнят, а в Москве даже памятник уничтожили. Опасен «Белый генерал», видите ли!