…Дядя Винки, обнаружив беспорядок в своей комнате, времени терять не стал. Схватив брошенную на пол картину, он поднес к её краю зажигалку и щелкнул крышкой. Холст поддался огню неохотно, и дядюшка помахал им в воздухе, чтобы разгорелось сильнее. Держа картину за угол в вытянутой руке, он мрачно наблюдал, как пламя пожирает краски… И в этот момент холст лопнул, из образовавшейся чёрной дыры в комнату ворвался снежный вихрь, а вслед за ним – с шумом и гиканьем обрушилось что-то тёмное, громадное…
Мэрион не удержалась в седле и упала. Конь дико заржал, оскалил огромные зубы, и снова взвившись на дыбы, ударил по воздуху своими страшными копытами. Его удар был бы смертелен для противника, но человек, возникший перед ним из света, взмахнул блестящим мечом, и всё погасло…
Девочка видела, как вздыбилась гигантская лошадиная фигура, и как дядюшка – её толстый, неуклюжий, одышливый дядюшка! – вдруг со сказочной ловкостью выхватил из ножен на стене огромный меч, и сверкающая молния срубила зверю голову!
Она заплакала.
***
– Перестань реветь!.. Замолчи! – голос дядюшки был непривычно суров.
Мэрион открыла зареванные глаза. На полу, почти во всю длину комнаты, лежало что-то длинное, чёрное, напоминающее богомола.
– Это скиссор… – пояснил дядя, поднимая тварь за лапу и с трудом пропихивая его обратно в картину. Туда же последовала и отрубленная голова. – Они охотятся на людей. Ты не знала?..
Рио помотала головой:
– Я думала – это лошадка! – всхлипывая, сказала она. Поднявшись с пола, девочка забралась с ногами в кресло.
– Да ты вся дрожишь! – озабоченно пробормотал дядюшка Винки и потрогал её лоб. – Прямо ледышка!
– Там – зима…
Дядюшка укутал её пледом и, вытащив из шкафчика графин с янтарной жидкостью, плеснул на пол пальца в рюмку и протянул ей:
– Давай залпом!..
Жидкость отвратительно воняла, горло окатило огненной лавой, и закашлявшись, девочка тут же чуть не выплюнула всё обратно: кажется, дядюшка хочет убрать лишних свидетелей! Но то был всего лишь коньяк – дядя Винки не признавал других лекарств.
Он снова поджёг картину, точнее, то, что от неё осталось. Мэрион какое-то время заворожено смотрела, как язычки пламени пожирают нарисованную зиму, а потом спохватилась и закричала:
– А как же Каггла?! Она ведь осталась
– Каггла?.. – переспросил дядюшка, и его брови сошлись к переносице. – Вон оно что!
Девочка вскочила и стала ногами затаптывать горящие остатки картины. От огромного полотна остался кусочек размером с её ладошку. Но дядя поднял его, сунул в пепельницу и поджёг, невзирая на её протесты.
Мэрион снова уселась в кресло и, сложив ручки на коленях, с самым благопристойным видом выложила дядюшке
Разумеется, она ничего не сказала ему о происшествии в доме кондитера, потому что не помнила. Не сказала она и о том, что уже однажды побывала в дядюшкиной комнате без его ведома. С её слов выходило, что они с тетушкой Кагглой
– Зачем?.. – спросил дядя Винки.
Рио отвечала, что не знает. Может, Каггла хотела просто поздороваться или позвать его пить чай? Физиономия при этом у ребёнка была очень честная. Дальнейшее она изложила так, как оно и было на самом деле.
Выслушав её, дядя Винки какое-то время молчал, и вдруг затрясся от смеха – сначала тихо и беззвучно, а потом весь заколыхался, хрипя и повизгивая.
– Ох… Уф-ф! – отсмеялся он наконец, доставая платок, и утирая выступившие слёзы. – Не могу! Говоришь, коняжку тебе одолжил?.. Ох!
– Что смешного?! – возмутилась Рио.
– Да ничего! – откашлялся дядюшка. – Тьетли, – он поднял указательный палец, – самый хитрый, смекалистый и пронырливый народец среди живущих. Нет для них слаще забавы, чем одурачить или разыграть кого-либо, и в этом нет им равных! За то их и не любят… – и дядюшка снова хихикнул.
– Но что я ему сделала плохого? – обиделась Рио.
– Да разве мог он упустить такую возможность? – дядюшка принялся загибать пухлые пальцы: – Насолить задавакам – нигильгам, поскольку скиссор, особенно прирученный и зачарованный, дорогого стоит, – это раз. Впустить с твоей помощью злого хищника к нам – сколько бы он тут наделал шуму!– это два. Тебя попугать… – он загнул третий палец , и посмотрел на свою руку. – Вот…
Рио подумала, что в прошлой жизни она, вероятно, тоже была тьетлем.
– А потом будет, попыхивая трубочкой, рассказывать об этом своим друзьям, и собирать их смех в кожаный мешок…
Тут дядя Винки спохватился, что чересчур уж разоткровенничался.