Хроники Смуты. Юность царицы

– И рад бы я был, вельможный добродей, взять хоть одно из этих слов обратно, да, по совести сказать, мне до этого не дожить. Москва, что твой необъезженный конь, – требует умелого седока и немалых усилий. Имеют они, как известно, все сокровища мира, особенно после того, как присоединили татар: из одного конца царства в другой надобно ехать год и столько же обратно, а там, где шумели у язычников дикие леса, теперь у москалей пашни. Пользуются же они этим изобилием как сущие младенцы. Помню, какую еду присылали они нам на посольский двор с царского стола и ели с нами сами. Несут, бывало, несколько их служителей к нам на плечах огромного осетра или белугу, каких нигде не приходилось нам видать, а начнешь пробовать – все пресное, без соли и приправ, да еще и политое маслом. Да к тому же ни ложек, ни тарелок, ни ножей – все приходилось от куска щипать руками. Принесли как-то зайцев, запеченных в тесте, да с куском непорезанного имбиря, только этим имбирем и можно было заесть почти сырое мясо с кровью. Вельможный канцлер тогда изволил заметить москалям, что зайцы будто живые и как бы не пришлось их нам ловить под столом.

Пан воевода хрипло рассмеялся:

– Так что же на это москали? Уразумели остроумие его милости Сапеги?

– Куда там, – махнул рукой пан Элиаш. – Сами не моргнув глазом ели да нахваливали, как изобильна земля их, а у вас-де в Литве такого нет, так вкусите же от щедрот царских. Помещения же выделили нам столь худые и тесные, да к тому же полные мышей, что вскоре началась среди нас какая-то зараза, словом, не хватало нам только от москалей «кота в мешке». Но справедливости ради надо сказать, – подчеркнуто значительно продолжал он, – что золото их манит не только лифляндских немцев, но и немало нашей шляхты, что еще при короле Стефане перешла к ним на службу. Видал я там во дворцовой страже давнего моего знакомца пана Закревского, хотел было заговорить с ним, да вовремя москаль меня толкнул: запрещено там нашим беседовать с приезжими соотечественниками.

Этот разговор с литовским писарем вспоминал сандомирский воевода после визита Гридича, справедливо полагая, что пан Элиаш передал их разговор канцлеру Сапеге, а тот решил в свою очередь, не откладывая дела в долгий ящик, открыть карты предполагаемому союзнику. В эту ночь пану Юрию долго не удавалось заснуть, а назавтра, встав около полудня в прекрасном расположении духа и решительном настроении, он отослал гонца к зятю, князю Константину Вишневецкому, с приглашением прибыть к нему в замок вместе с московским гостем.

* * *

Пани Ядвига вышивала бархатный плащ для младшего сына и одновременно разговаривала с главным придворным кухмистром, паном Валентином Дембинским, которого неизменно приглашала раз в день, дабы отдать приказания касательно последующей трапезы. Богатство и изысканность стола были одним из атрибутов престижа в сознании знатных семейств, и за разнообразием блюд хозяйке нужно было следить не менее бдительно, чем за драгоценностями и нарядами. Рождественский пост закончился, и теперь настала пора баловать близких всевозможными изысками, а пани воеводина имела на этот случай не одну поварскую книгу, куда с интересом заглядывала и даже пробовала усовершенствовать диковинные заграничные блюда польскими приправами и соусами.

– Во Франции теперь, говорят, модно рагу, слыхал ли ты, пан Валек, о таком ястве? – спрашивала она слугу, смущенно переминавшегося с ноги на ногу перед хозяйкой, который, разумеется, и слыхом не слыхивал о подобном чуде.

Далее последовали долгие объяснения, как мелко нарезать мясо, рыбу и овощи, зажарить их под шафраном, и подать все со старой доброй гречневой кашей и салом.

– И не забудь про марципаны, их так любят дети, а для пана воеводы миндальный паштет и пироги с телячьими почками…

Пани Ядвига, казалось, думала обо всех, кроме самой себя и старалась угодить всем членам своего многочисленного семейства.

По крайней мере, внешне вняв всем данным наставлениям и будучи отпущенным восвояси, пан Валек направился к выходу и к ужасу своему столкнулся в дверях с самим хозяином, соизволившим заглянуть в покои жены. Воевода был в этот день неожиданно благодушен и весел, однако не преминул с порога пригрозить кухмистру:

– Еще раз посмеешь подать жесткое мясо – тебе несдобровать. Следовало бы давно ото всех вас избавиться и взять поваров-французов, вот только пани воеводина сразу начнет просить за таких болванов, а я по доброте сердечной не смогу ей отказать.

С этими словами он подошел к супруге и, наклонившись настолько, насколько позволяла тучность, поцеловал ее маленькую руку.

– И солнце светит для нас ярче, когда муж мой навещает меня, – пани Ядвига отложила рукоделие и, нежно улыбаясь, смотрела в его обычно грозные глаза, сверкавшие сегодня каким-то таинственным блеском.