Читаем Хроники старого меломана полностью

Позже мы обсуждали с Алексом, фантастические, по тем временам, изделия для нормальной жизни и деятельности человека. Были нескончаемые разговоры об одноклассниках, похабные дискуссии о слабом поле. Юношеский максимализм часто провоцировал на запретные темы — критику теневых сторон нашей убогой действительности. Нет, мы не были диссидентами. Мы, как и все, многого не понимали. При советском правящем строе люди просто плыли по течению, хотя не всем жилось сладко, у многих накопились вопросы. Оттого, наверное, злостное смакование той общественной дури, что лежала на поверхности, приобретало в наших диалогах общественный характер. Мы хаяли все подряд, не шибко задумываясь о последствиях. Забавно, ведь ругали чиновников, бюрократов, дефицит, глупые законы, вечные очереди, но никогда не замахивались на святое: Ленина, правящую Коммунистическую партию и ее руководителей!

Как-то незаметно выкристаллизовалась идея объединить в узком кругу проверенных друзей, разделяющих наши взгляды и организовать крепкое товарищество, способное защищать себя. Нахватавшись из книг и кино «верхушек конспирации», мы создали свои собственные эмблему, пароль и кассу. По нынешним временам: это была элементарная организованная группировка с нехорошим потенциалом. Но тогда наше честолюбие не допускало таких неприятных определений. «Организация», «команда», «дружина», это как-то годилось, но не гадкое слово «банда». В общем, такая игра для взрослых мальчиков. То ли в тимуровцев, то ли в «робин-гудов».

Я и ещё один наш товарищ записались в секцию бокса, Алекс (мы ведь учились в художественной школе) спроектировал эмблему и дизайн костюмов. Стали собирать деньги в «общак» и даже подумывали об оружии. Пожалуй, не было главного: чёткой программы действий. И, хорошо, что не было! Мы просуществовали в нашем наивно-призрачном мире несколько месяцев. Многозначительно переглядывались на уроках с Алексом (остальные участники «тайного общества» учились в других школах). Перемигивались и втихаря теребили приколотый к изнанке лацкана пиджака отличительный значок — переделанную эмблему юристов с отрезанными мечами и выгравированной лилией на щите.

Обычно собирались у Алекса (кажется, нас было человек семь-восемь) пили портвейн, отчаянно спорили и матерились, слушали музыку. И вот, однажды вывалились на улицу и подогретые винными парами поступили гадко. Отмечались ноябрьские праздники, всюду висели большие красные флаги, кому-то пришла в голову лихая идея: сорвать и выбросить на мостовую символ государства. Что и было цинично проделано — залезли на ограду, вытащили древко, а затем скинули на асфальт и вытерли о полотнище ноги. Столько лет прошло, до сих пор стыдно, не потому, что я старый советский патриот, нет — от бессмысленности и собственной глупости!

Чёрная «Волга» приехала за мной через несколько дней. Двое позвонили в дверь. Запомнились холодные глаза человека в штатском и его фраза:

— Яловецкий Вадим Викторович? Собирайся, парень, поедешь с нами! — затем вздохнул и добавил. — Вот ведь, дожили! Малолетнего засранца искать приходиться да ещё и катать на служебной машине!

Нами занимались комитетчики Петроградского района. Времена были уже другие, не сталинские, — нас даже не били. Беседовали жёстко, но вежливо. Компетентные органы быстро разобрались, что мы собой представляем, и дали ясно понять — в следующий раз последствия будут другими. Офицеры КГБ доходчиво объяснили: лучше активно участвовать в строительстве социалистического общества, а не заниматься хернёй, чтобы в итоге оказаться за решёткой. Они не скрывали, что среди нас оказался один сознательный гражданин и истинный патриот. Если, честно, сейчас готов поклониться в ноги тем сотрудникам. Не останови нас тогда, «Хроники старого меломана» могли быть совсем другими или не появиться вообще.

После подобной встряски мы с Алексом держали язык за зубами: проснувшиеся, наконец, гены репрессированных родственников (у кого их нет, таких родственников?) зорко следили за нашими ртами. Невостребованная энергия была направлена на рок-музыку, к тому же я продолжал заниматься боксом. Тут мне неожиданно помогло увлечение западной субкультурой. Мой тренер, старше меня всего на несколько лет, узнав про мои увлечения, попросил записать на магнитофон что-то рок-н-рольное и достать фотки кумиров тамошней молодёжи. Он загрузил меня бобинами с плёнкой и стал заниматься со мной индивидуально. Хотя дружба со спортом продолжалась недолго, что-то около года. После неудачного спарринга мне повредили нос, а перед районными соревнованиями сильно настучали «по репе» на тренировке. Я занемог, мама отняла у меня перчатки, затем отменила визит к протезисту, чтобы снять мерку для отливки капы. Я и так, будучи еще молодым, носил очки, а теперь диоптрии стали опасно расти. В итоге, весной 68-го, я ушёл из секции, а спортивное общество «Динамо» потеряло «выдающегося» спортсмена, вот только никто этого не заметил…

ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕХОДНОГО ВОЗРАСТА

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное